vestnik
Эсеровский идеал системы государственного управления:
дрейф от социализма к либерализму
(ВГиМУ, 1, 2011)


Становление социалистической модели управления
развитием российского общества
во взглядах марксистов конца XIX - начала XX века
(ВГиМУ, 2, 2011)


Идеальная модель государственного управления в трудах теоретиков
Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы)
(ВГиМУ, 1, 2012)


Эксплуатация и собственность в патриархальном обществе
(ВГиМУ, 2, 2012)


Два "взгляда" русского либерала XIX века: К.Д. Кавелин
о развитии института собственности в России
(ВГиМУ, 3, 2012)


О формационном развитии докапиталистического общества
(ВГиМУ, 1, 2013)


О формационном развитии капиталистического общества
(ВГиМУ, 2, 2013)

Pdf-версии указанных выше и других номеров "Вестника государственного и муниципального управления"
можно найти на официальном сайте этого журнала


ЭСЕРОВСКИЙ ИДЕАЛ
СИСТЕМЫ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ:
ДРЕЙФ ОТ СОЦИАЛИЗМА К ЛИБЕРАЛИЗМУ

Какое место занимала партия социалистов-революционеров (ПСР) на российской политической сцене начала ХХ века? Согласно мнению большинства исследователей этого вопроса, ПСР, безусловно, была слева. Однако анализ эсеровской идеологии, проведённый автором статьи, позволяет утверждать, что уже в первые годы своего существования ПСР имела не столько социалистическую, сколько либеральную окраску, и, следовательно, серьёзных оснований для того, чтобы считать эту партию левой, нет.

Ключевые слова: эсеры, идеология, социализм, либерализм.



В 1902 г. народники, которые не пожелали быть анархистами или социал-демократами, объединились в партию социалистов-революционеров (ПСР). С каждым годом своего существования эта партия становилась всё менее социалистической и всё более либеральной

В 1902 г. народники, которые не пожелали быть анархистами или социал-демократами, объединились в партию социалистов-революционеров (ПСР). На первый взгляд, в эсеровской интерпретации заветная цель народничества (переход к социализму с опорой на крестьянскую общину) не претерпела каких-либо существенных изменений, но это не так. Занявшись по примеру марксистов тщательной разработкой экономических вопросов переустройства России, теоретики ПСР незаметно для самих себя так скорректировали народнический идеал государственного управления общественными делами, что его окраска вместо социалистической стала либеральной.

Эволюция эсеровской идеологии в сторону либерализма делала разногласия между лидерами международного социалистического движения и ПСР всё более острыми. В.М. Чернов, главный идеолог партии социалистов-революционеров, приложил недюжинные усилия, чтобы, с одной стороны, затушевать эти разногласия, а с другой - обосновать необходимость создания для Российской империи, экономика которой в отличие от экономики передовых стран Запада имела преимущественно аграрный характер, особой социалистической теории.


Виктор Михайлович Чернов

В своей революционной деятельности эсеры делали ставку на "рабочий люд", причисляя к нему как рабочих, так и крестьян. Не удивительно поэтому, что крестьяне, составлявшие подавляющее большинство населения Российской империи, в трудах Чернова и других идеологов ПСР оказались главным отрядом российского рабочего класса

Ещё до образования ПСР в брошюре, написанной от имени "Аграрно-социалистической лиги", Чернов, признавая важную роль марксистских организаций в деле социалистического воспитания рабочего класса, пеняет им за их пренебрежительное отношение к крестьянам. Для российских социалистов, убеждает автор брошюры, это - огромный минус. Они "пробуют опереться на всевозможные общественные элементы", но оставляют в стороне "многомиллионное русское крестьянство. В деле возрождения революционной работы остаётся сделать ещё этот последний шаг - возобновить работу среди крестьянства, воспользовавшись всеми указаниями опыта русского революционного "хождения в народ", равно как и попыток вести агитацию и пропаганду в крестьянской среде со стороны социалистических рабочих партий Западной Европы"1.

А в конце брошюры - весьма примечательная фраза: "В рабочем люде деревни так же, как и в рабочем люде города, таится много здоровых, свежих жизненных сил, и эти силы взывают о помощи"2. Примечательно в этой фразе то, что крестьяне приравниваются к рабочим, - дескать, и те и другие - "рабочий люд". Согласно Чернову, трудовое крестьянство - это главный отряд российского рабочего класса, его "громаднейшая часть"3. Между тем, в капиталистическом обществе крестьянин (неважно - труженик он или кулак) - частный собственник, а рабочий - нет. И это нельзя не учитывать при определении классовых интересов того и другого.

Чернов считает иначе. В 1905 г. доказательству отсутствия принципиальных различий между интересами крестьянства и пролетариата он посвятил объёмную статью, изданную в виде брошюры сначала в Житомире4, а потом (с незначительными изменениями) в Москве5. "Говорят, - пишет в ней Чернов, - что понятие "народа, как совокупности трудящихся классов", не может более оставаться во главе угла современного миросозерцания, что оно слишком широко и неопределённо, что оно должно быть заменено другим понятием, более узким, но зато и более определённым понятием "пролетариата". Самая огромная общественная группа, занимавшая центральное место в прежнем понятии "народа", именно крестьянство, класс непосредственных производителей-земледельцев, совершенно оттесняется, исключается… Единственно интересы труда, уже отлучённого от средств производства, признаются заслуживающими положительного отношения; все остальные интересы признаются лишь постольку, поскольку они совпадают с интересами отлучённого от средств производства труда, с интересами чистых пролетариев.


Брошюра "Аграрно-социалистической
лиги" с работой В.М. Чернова

Действительно ли нужна эта поправка? Действительно ли следует предпочесть старой широкой формулировке более узкую?"6 На этот вопрос Чернов отвечает отрицательно. В обоснование своей позиции он ссылается, в частности, на немецкого социал-демократа и ревизиониста Г. Фольмара, согласно которому крестьяне, не нанимающие батраков, отличаются от пролетариата лишь тем, что имеют собственные средства производства. Но эта их собственность, по мнению Фольмара, не является капиталистической, а вторжение капитала в аграрную сферу ведёт к тому, что крестьянин теряет самостоятельность и опускается на уровень пролетария. "Таким образом, - одобрительно резюмирует Чернов, - для Фольмара различия между крестьянами и рабочими - различия, в значительной степени чисто внешние, формальные, - кажутся малосущественными, существенно же сходство их социологического места в современном хозяйственном строе, отношение этого строя к их нуждам и потребностям"7.

Фольмаровское отождествление крестьянина-труженика и пролетария, которое, с точки зрения Чернова, является научно обоснованным, на самом деле - не более чем результат крайне поверхностного или откровенно недобросовестного экономического анализа. В условиях капиталистического рынка крестьянин может оставаться реальным собственником средств производства только в той мере, в какой его хозяйство представляет собой капиталистическое предприятие, т.е. предприятие, нацеленное на получение максимальной прибыли, а значит, и на расширение производства за счёт подключения наёмного труда. Если же крестьянин не может или не хочет быть буржуазным предпринимателем, он неизбежно разоряется и пополняет ряды пролетариата. Вот почему для определения социального статуса производителя в капиталистическом обществе очень важно установить, является ли он собственником средств производства или нет.

Выражая точку зрения всех социалистов-революционеров, В.М. Чернов ставит в заслугу старому народничеству то, что оно заметило отсутствие у русских крестьян "традиций частной собственности, традиций, которые веками прививались к западноевропейскому крестьянству и так затруднили доступ социалистическим идеям в европейскую деревню"8. "Наше крестьянство, - заявляет Чернов, - практиковало, хотя и изуродованные вмешательством государства, формы уравнительного пользования землёй под верховным контролем всего "мира"; оно, в связи с этим, готово было смотреть на землю, как на "ничью", как на общее достояние трудящихся. И если во всех прочих отношениях Россия оказывалась отставшей, обделённой судьбой, то как же было не прилепиться душой хоть к этому благоприятному историческому наследию?"9


Георг фон Фольмар,
аристократ-социал-демократ

Вслед за народниками эсеры изображали капиталистическую частную собственность как институт, абсолютно чуждый крестьянству

Эти цитаты из брошюры, посвящённой памяти одного из главных идеологов народничества Н.К. Михайловского, - красноречивое свидетельство явной идеализации русского крестьянства, свойственной народникам всех поколений и всех оттенков. То, что частная капиталистическая собственность представляет собой чуждый для крестьян социальный институт, который искусственно "прививается" им со стороны, а сами они всячески отбиваются от этой буржуазной "прививки", опровергает вся история крестьянской жизни в новое время и, в частности, история России. С падением крепостного права сразу же пошло резкое расслоение российских крестьян на сельских предпринимателей (кулаков) и сельский пролетариат, а в результате проведения столыпинских реформ оно приобрело ещё больший размах. Отметим, что царское правительство никогда не навязывало крестьянам предпринимательской деятельности, более того - в течение долгого времени (с 1861 г. по начало XX века) оно, действуя в интересах дворянской бюрократии и помещиков, препятствовало разложению сельской общины, и всё-таки кулачество росло, а его представители в массе своей вовсе не испытывали духовного дискомфорта в связи с возникшими у них традициями частной собственности.

Разумеется, далеко не все крестьяне Российской империи, даже в период столыпинских реформ, проявляли стремление к выходу из общины на простор предпринимательской деятельности, но такое пассивное, с буржуазной точки зрения, поведение объясняется не какой-то природной или традиционной склонностью к социализму, а отсутствием в царской России экономических и политических условий для массового создания крестьянами капиталистических предприятий. Позднее, когда такие условия стали складываться, - а это произошло в конце гражданской войны 1918 - 1920 годов, - большевикам стоило большого труда, чтобы обуздать тягу крестьянства к частной собственности, совершенно не свойственную ему, по мнению народников.


Н.К. Михайловский

На страницах своей работы "К вопросу о капитализме и крестьянстве" В.М. Чернов показал, что экономической основой для появления народнических и эсеровских представлений о социализме стали трудности, которые встали на пути концентрации капитала в сфере сельского хозяйства

Чтобы придать солидности эсеровской теории социализма, В.М. Чернов попытался представить в качестве её союзников основоположников марксизма. В брошюре "К вопросу о капитализме и крестьянстве" Чернов, опираясь на "Капитал" К. Маркса, показывает, что при капитализме организация крупных аграрных предприятий неизбежно встречает огромные трудности, связанные со специфическими особенностями сельского хозяйства. "Не потому, - справедливо констатирует автор брошюры, - туго подвигается вперёд крупное производство в земледелии, чтобы оно само по себе было невыгодно, а потому, что капиталистическая форма крупного земледелия заключает в себе тормозы для его развития"10.

Потерпев неудачу в деле превращения сельского хозяйства, по примеру промышленности, в сферу крупного, обобществлённого производства, капитализм, отмечает Чернов, способствовал появлению социалистической теории народничества: в этих условиях "естественно было искать других путей обобществления труда в земледелии, - раз такое обобществление признавалось в конечном счёте неизбежным. Те, кто верили в конечное торжество крупного производства над мелким, обобществлённого над раздробленным и не видели пути к этому в капитализме, признавали необходимость другого пути обобществления, не сверху, а снизу. Сознательно или бессознательно, хорошо или плохо формулированная идея эта лежала, однако, в основе всех передовых демократических программ русской интеллигенции, начиная с 60-х годов и кончая нашим временем"11.

Далее Чернов, "во избежание всяких возможных недоразумений", заявляет, что он и другие эсеры в вопросе о роли общины при переходе России к социализму стоит "совершенно на точке зрения К. Маркса, как она выражена была им приблизительно за год до смерти, в предисловии к одному из изданий второго коллективного труда Маркса - Энгельса"12. Имеется в виду предисловие ко второму русскому изданию "Манифеста Коммунистической партии", но заключительная - ключевая для понимания позиции основоположников марксизма по отношению к русской общине - фраза этого предисловия преподносится в черновской брошюре весьма своеобразно, в народнической редакции: "Если изменение народно-хозяйственной системы в России произойдёт одновременно с аналогичным изменением на Западе, так что оба они пополняют друг друга, то современное русское землевладение может явиться исходным пунктом высшего общественного развития"13.

Для сравнения возьмём правильный перевод цитаты из предисловия к русскому изданию "Манифеста": "Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития"14. То, что именно такую, а не народническую версию перевода следует считать правильной, подтверждает оригинальный текст: "Wird die russische Revolution das Signal einer proletarischen Revolution im Westen, sodas beide einander erganzen, so kann das jetzige russische Gemeineigenthum am Boden zum Ausgangspunkt einer kommunistischen Entwicklung dienen"15.

Впрочем, всего через год после брошюры "К вопросу о капитализме и крестьянстве" вышла в свет другая, более солидная книга В.М. Чернова на ту же тему, "Марксизм и аграрный вопрос"16, и в ней злополучная цитата из Маркса и Энгельса уже не содержит каких-либо искажений. Однако талантливый эсеровский публицист не только не счёл нужным покаяться или хотя бы просто извиниться перед читателями за свою прошлогоднюю ошибку, но ещё и выказал неумеренный пыл в изобличении подобных же ошибок со стороны Г.В. Плеханова.


Современное издание
работы В.М. Чернова
"К вопросу о капитализме
и крестьянстве"

Портрет В.М. Чернова

В книге "Марксизм и аграрный вопрос" Чернов предстаёт перед нами как несомненный мастер взвешенного, детального и тонкого анализа теоретических взглядов своих оппонентов из социал-демократического лагеря.

В книге "Марксизм и аграрный вопрос", несмотря на все её недостатки, Чернов, в отличие от более ранних его работ, предстаёт перед нами как несомненный мастер взвешенного, детального и тонкого анализа теоретических взглядов своих оппонентов из социал-демократического лагеря. Он уже не спешит записывать Маркса и Энгельса в народники, как делал это в брошюре "К вопросу о капитализме и крестьянстве", - напротив, мы видим честную попытку выяснить действительное отношение основоположников марксизма к народничеству и разобраться, почему оно не такое, как у эсеров.

Не скрывая, что Маркс и Энгельс всегда рассматривали крестьянскую общину как пережиток первобытного общества, Чернов показал эволюцию их отношения к ней от крайне отрицательного к нейтральному и даже положительному. Поздний Маркс, справедливо отмечает автор книги "Марксизм и аграрный вопрос", "был далёк от мнения Бельтова, что общинное землевладение для народа "бесполезно""17, а Энгельс незадолго до своей смерти призывал социал-демократов агитировать крестьян "в пользу объединения ими снизу, по собственной инициативе, собственности и хозяйства, в пользу создания ими … разного рода коопераций" - "и не только после установления пролетарской диктатуры, а теперь же", и притом именно потому, что такая агитация "привлекает крестьян к коллективизму уже как крестьян, указывая им возможность миновать фазис пролетаризации"18. Однако, уточняет Чернов, Энгельс был "большим скептиком в вопросе о том, насколько в действительности преуспеют социалисты в этих своих - вполне целесообразных - стремлениях. И таким скептиком он был потому, что слишком высоко ценил мощь сельскохозяйственного капитализма и слишком низко - жизнеспособность мелкого крестьянства. Он верил в закон концентрации"19.


К. Маркс и Ф. Энгельс.
Памятник в Берлине

Чернов заявлял, что жизнь "совершенно не подтверждает" действие закона концентрации капитала в сельском хозяйстве. ХХ век ярко продемонстрировал ошибочность этих заявлений

"Мы видим, - пишет далее эсеровский теоретик, - что жизнь совершенно не подтверждает предположения Энгельса о гибели мелкого крестьянского хозяйства. Но мы вполне согласны с ним, что не дело социалистов стремиться сохранить и увековечить мелкую крестьянскую собственность. Единственный выход из этого для социалистов ясен. Мы должны бороться с образованием в крестьянстве собственнических идей, мы должны, агитируя на почве его современной земельной нужды и пользуясь его традиционными взглядами на землю, пропагандировать ему социализацию земли и на почве социализации развитие крестьянской кооперации и общинного хозяйства. Эта кооперация и это общинное хозяйство ещё тоже не есть социализм, это тоже только новый шаг вперёд в пределах существующего порядка, но шаг, облегчающий и приближающий общественное преобразование на началах социализма"20.

История ХХ века показала, что, по большому счёту, оказался прав не Чернов, а Энгельс, и вовсе не потому, что "верил в закон концентрации", а потому, что изо дня в день наблюдал действие этого закона в реальной жизни, видел, что этот закон, несмотря на все противоборствующие ему тенденции, безраздельно господствует в буржуазном обществе, неотвратимо приближая его к глобальному капитализму.


В.М. Чернов в своём
рабочем кабинете

Программа ПСР внешне выглядит как марксистская, но на деле имеет либеральный характер

Все плюсы и минусы теоретической позиции В.М. Чернова по вопросам собственности нашли своё отражение не только в его личных литературных произведениях, но и в официальной литературе его партии, включая партийную программу, принятую на первом съезде ПСР в 1906 г. Черновскому характеру этого документа удивляться не стоит, ибо его основной автор - не кто иной, как Чернов.

Главная, теоретическая часть эсеровской программы (вступление и программа-максимум) занимает в "Сборнике платформ всех русских политических партий", изданном перед выборами в I Государственную думу, шесть с половиной страниц21. Весь этот текст - от начала до конца - выдержан в духе марксистских документов, а точнее - в духе социал-демократической литературы II Интернационала. Термин "крестьянство" мы встречаем здесь всего лишь дважды, зато термины "пролетариат" и "рабочий класс" - 9 раз, что создаёт впечатление, будто ПСР при всей своей заботе о сохранении сельской общины - не столько крестьянская, сколько рабочая партия.

Эсеры, судя по теоретической части их программы, выступают за "полную победу рабочего класса" и даже - "в случае надобности" - за его временную диктатуру, причём собираются следить за тем, чтобы "политика частичных завоеваний не заслоняла от рабочего класса его конечной, основной цели"22, но по программе-минимум, которую они выдвигают, хорошо видно, что их партия - не рабочая и даже не крестьянская, а мелкобуржуазная.

Что обещает эта программа-минимум пролетариату и крестьянству? Описание реформ рабочего законодательства, за которые выступает ПСР , выполнено откровенно небрежно, грешит расплывчатыми формулировками. Вот характерные примеры: "возможно большее сокращение рабочего времени в пределах прибавочного труда" (Что означает - "возможно большее"?), минимальная зарплата - "по соглашению между органами самоуправления и профессиональными союзами рабочих" (А если соглашение не получится?), "достаточный непрерывный еженедельный отдых" (Достаточный - это какой?).

Что касается аграрных реформ, предусмотренных эсеровской программой-минимум, то здесь опять же возникают серьёзные вопросы. Главный аграрный проект эсеров - "социализация всех частновладельческих земель", т.е. "изъятие их из частной собственности отдельных лиц и переход в общественное владение и в распоряжение демократически организованных общин и территориальных союзов общин на началах уравнительного пользования"24. Этот проект предполагает, что крестьянам частная собственность на землю не нужна, а нужна только общинная, причём "на началах уравнительного пользования".

Однако характерная для общины уравнительность хороша лишь там, где необходима коллективная борьба за выживание. Эсеровская "социализация", ликвидируя помещичью, кулацкую и чиновничью эксплуатацию общинного крестьянства, устраняет проблему его выживания и тем самым делает для него обузой не только уравнительность землепользования, но и весь общинный характер его хозяйствования, т.е. создаёт условия сначала для единоличного или семейного ведения хозяйства, а потом и для возрождения частной собственности. "Когда говорят: "из уравнительного передела ничего не выйдет", - писал по поводу эсеровского проекта "социализации" В.И. Ленин, - то марксист должен понимать, что это "ничего" относится исключительно к социалистическим задачам, исключительно к тому, что капитализма это не устранит. Но из попыток такого передела, даже из идеи такого передела очень многое выйдет на пользу буржуазно-демократического переворота"25.


"Полный сборник платформ
всех русских политических
партий" (1906)

Агитационный плакат ПСР.
Глядя на него, легко вообразить,
что партия эсеров - рабочая,
да ещё и марксистская

Крестьяне Российской империи

Если в сфере рабочего и аграрного законодательства эсеровские инициативы страдают расплывчатостью и двусмысленностью, то в сфере борьбы за либеральные свободы всё как раз наоборот: здесь преобладают чёткость, решительность и деловитость

Если в области рабочего и аграрного законодательства эсеровские инициативы страдают расплывчатостью и двусмысленностью, то "в политической и правовой области", т.е. там, где основная тема - либеральные свободы, всё как раз наоборот: здесь преобладают чёткость, решительность и деловитость. Программа ПСР требует радикального преобразования системы государственного управления, и эти требования таковы: "Установление демократической республики, с широкой автономией областей и общин, как городских, так и сельских; возможно более широкое применение федеративного начала к отношениям между отдельными национальностями; признание за ними безусловного права на самоопределение; прямое, тайное, равное, всеобщее право голосования для всякого гражданина не моложе 20 лет, - без различия пола, религии и национальности; пропорциональное представительство; прямое народное законодательство (референдум и инициатива); выборность, сменяемость во всякое время и подсудность всех должностных лиц; полная свобода совести, слова, печати, собраний, рабочих стачек и союзов; полное и всеобщее гражданское равноправие; неприкосновенность личности и жилища; полное отделение церкви от государства и объявление религии частным делом каждого; установление обязательного равного для всех общего светского образования за государственный счёт; равноправие языков; бесплатность судопроизводства; уничтожение постоянной армии и замена её народным ополчением"26.

При всей своей радикальности социально-политические требования эсеров не являются социалистическими, они предполагают революционное преобразование государственного строя на основе последовательно осуществляемых принципов либерализма. Такое положение вещей позволяет характеризовать эсеров как либералов, воображающих себя социалистами.


Предвыборный плакат ПСР (1917)

К 1917 г. эволюция ПСР в сторону либерализма зашла так далеко, что партия эсеров превратилась в главную ударную силу российских либералов в их войне с большевиками

К 1917 г. эволюция ПСР в сторону либерализма зашла так далеко, что ориентация на социализм у лидеров этой партии сохранилась лишь внешне, на вербальном уровне. Будучи боевым отрядом российских либералов, его главной ударной силой, ПСР активно противодействовала РСДРП, и немецкий историк М. Хильдермайер имел все основания утверждать, что "единственными и настоящими противниками социал-демократии" были не кадеты и не октябристы, а эсеры27.


1. Очередной вопрос революционного дела. Лондон, 1900. С. 6.
2. Там же. С. 28.
3. Р.Р. Социализация земли. Одесса, 1906. С. 4.
4. Чернов В.М. Крестьянин и рабочий, как категории хозяйственного строя. Житомир, 1905.
5. Чернов В.М. Крестьянин и рабочий, как экономические категории. Москва, 1905.
6. Там же. С. 7 - 8.
7. Там же. С. 9.
8. Гарденин Ю. Памяти Н.К. Михайловского. 1904. С. 12.
9. Там же.
10. Чернов В.М. К вопросу о капитализме и крестьянстве. Нижний Новгород, 1905. С. 8.
11. Там же. С. 13.
12. Там же. С. 14.
13. Там же.
14. Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. М., 1983. С. 98.
15. Karl Marx Friedrich Engels Gesamtausgabe (MEGA). Erste Abteilung. Band 25. Text. Berlin, 1985. S. 296.
16. Чернов В.М. Марксизм и аграрный вопрос. СПб., 1906.
17. Там же. С. 211. Бельтов - литературный псевдоним Г.В. Плеханова.
18. Там же. С. 241.
19. Там же.
20. Там же. С. 241 - 242.
21. Полный сборник платформ всех русских политических партий. СПб., 1906. С. 19 - 25.
22. Там же. С. 25.
23. Там же. С. 26.
24. Там же. С. 27.
25. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 16. М., 1979. С. 260.
26. Полный сборник платформ всех русских политических партий. СПб., 1906. С. 25 - 26.
27. M. Hildermeier. Die Sozialrevolutionare Partei Russlands. Agrarsozialismus und Modernisierung im Zarenreich (1900-1914). Koln, Wien, 1978. S. 221.


THE SOCIALIST REVOLUTIONARY IDEAL
OF SYSTEM STATE MANAGEMENT:
DRIFT FROM SOCIALISM TO LIBERALISM

What position did the party of socialists-revolutionaries (P.S.R.) occupy on the Russian political stage of the beginning of the 20th century? According to opinion of the majority of researchers of this question, the party was certainly at the left. However the analysis of the P.S.R. ideology, made by the author of the article, allows to approve, that from the very first years of the P.S.R. existence the orientation of the party was not so much socialist as liberal, and, hence, there is no good reason to consider this party as left.

Key words: socialists-revolutionaries, ideology, socialism, liberalism.



Большевистская карикатура
на Учредительное собрание.
Крайний справа - Чернов



СТАНОВЛЕНИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ
УПРАВЛЕНИЯ РАЗВИТИЕМ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА
ВО ВЗГЛЯДАХ МАРКСИСТОВ КОНЦА XIX - НАЧАЛА ХХ ВЕКА

По мнению автора статьи, становление социалистической модели управления развитием российского общества на рубеже XIX - ХХ веков шло в борьбе социалистических и либеральных идей. В подтверждение этой точки зрения автор приводит выдержки из наиболее важных теоретических трудов Плеханова, Струве и Ленина, а также документов РСДРП, относящихся к указанному периоду, с кратким анализом их содержания.

Ключевые слова: российский марксизм на рубеже XIX - ХХ веков, социалистическая модель управления развитием общества, РСДРП.



Для марксистов главной проблемой в деле формирования социалистической модели управления развитием российского общества было отношение социализма к либерализму. Учение Маркса и Энгельса о диктатуре пролетариата дало лишь принципиальное решение этой проблемы и уже в конце XIX века остро нуждалось в конкретизации

Едва появившись в России, марксизм активно включился в обсуждение вопроса о путях её развития, в частности о переменах, назревших в недрах её государственного устройства. Для марксистов главной проблемой в деле формирования социалистической модели управления развитием российского общества было отношение социализма к либерализму, и анализ их теоретических сочинений, а также важнейших документов РСДРП, относящихся к рубежу XIX - ХХ веков, убедительно подтверждает эту точку зрения.

Ещё в середине XIX века проблема отношения социалистического идеала государственного строя к либеральному получила своё принципиальное решение в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса - в виде учения о диктатуре пролетариата. Однако, имея абстрактный характер, учение основоположников марксизма требовало конкретизации. Эта потребность особенно остро проявляла себя в России, где массовое сознание нередко ассоциировало политический диктат с практикой самодержавия, а социалистический идеал - с последовательно реализуемой системой либеральных свобод. Под давлением массового сознания и реальных потребностей общества первые российские марксисты, рассуждая о специфике государственного строя при социализме, далеко не всегда выдерживали принципиальную линию Маркса и Энгельса, тем более что и сами основоположники марксизма весьма туманно представляли себе конкретные черты будущего пролетарского государства.


К. Маркс и Ф. Энгельс

Многих российских социалистов, особенно народников, сбивала с толку сельская община, которая казалась почти готовой ячейкой социалистического общества. Как и народники, Маркс и Энгельс видели в русской общине XIX века, несмотря на всю её архаичность, значительный революционный потенциал, но, в отличие от народников, не считали этот потенциал достаточным для перехода к социализму.

Многих российских социалистов, особенно народников, сбивала с толку сельская община, которая казалась почти готовой ячейкой социалистического общества. В этой общине народники видели коллектив, построенный на принципе равенства, но в действительности даже самая архаичная форма российской общины XIX века - семейная община - была чрезвычайно далека от народнического идеала, ибо допускала вопиющее социальное неравенство. К примеру, описывая нравы семейной общины, один из респондентов историка М.М. Ковалевского отметил, что в ней "любовь отца бывает обращена на одних только сыновей; дочери же почитаются у них, по их же выражению, за навоз"1.

Отношение к русской общине К. Маркса и Ф. Энгельса было сложным, неоднозначным. Определяя её как "форму первобытного общего владения землёй" и проявляя в этом плане солидарность с либеральными экономистами, они, однако, не поддерживали стремление российских либералов как можно скорее уничтожить общинную собственность. В 1882 г. в предисловии ко второму русскому изданию "Манифеста Коммунистической партии" Маркс и Энгельс высказались на тему общины чрезвычайно осторожно: "Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития"2. Это заявление говорит о том, что основоположники марксизма, как и русские социалисты-народники, видели в русской общине XIX века, несмотря на всю её архаичность, значительный революционный потенциал, но, в отличие от народников, не считали этот потенциал достаточным для перехода к социализму.

"…Не только возможно, но и несомненно, - писал Энгельс в 1894 г., - что после победы пролетариата и перехода средств производства в общее владение у западноевропейских народов те страны, которым только что довелось вступить на путь капиталистического производства и в которых уцелели ещё родовые порядки или остатки таковых, могут использовать эти остатки общинного владения и соответствующие им народные обычаи как могучее средство для того, чтобы значительно сократить процесс своего развития к социалистическому обществу и избежать большей части тех страданий и той борьбы, через которые приходится прокладывать дорогу нам в Западной Европе. Но неизбежным условием для этого являются пример и активная поддержка пока ещё капиталистического Запада. Только тогда, когда капиталистическое хозяйство будет преодолено на своей родине и в странах, где оно достигло расцвета, только тогда, когда отсталые страны увидят на этом примере, "как это делается", как поставить производительные силы современной промышленности в качестве общественной собственности на службу всему обществу в целом, - только тогда смогут эти отсталые страны встать на путь такого сокращённого процесса развития. Но зато успех им тогда обеспечен. И это относится не только к России, но и ко всем странам, находящимся на докапиталистической ступени развития. В России, однако, это будет сравнительно наиболее легко, потому что здесь часть коренного населения уже усвоила себе интеллектуальные результаты капиталистического развития, благодаря чему в период революции здесь возможно будет совершить общественное переустройство почти одновременно с Западом"3.


М.М. Ковалевский,
выдающийся русский обществовед

С. Коровин. На миру.
Видно, насколько противоречива
сельская община конца XIX века:
один крестьянин (в центре) плачет,
другие - кто сочувствует,
кто осуждает

Г.В. Плеханов гораздо менее оптимистично, чем его учителя Маркс и Энгельс, оценивал социалистический потенциал российской общины

Г.В. Плеханов, бывший народник, а с 80-х годов XIX века - один из первых русских марксистов, гораздо менее оптимистично, чем его учителя Маркс и Энгельс, оценивал социалистический потенциал российской общинной собственности. Споря на эту тему с народником Л.А. Тихомировым на страницах своего фундаментального труда "Наши разногласия" (1885 г.), он заявил, что "народная революция" с опорой на традиции сельской общины не только не будет социалистической, но и не станет основой для развития товарищеских отношений с прогрессивными силами Запада: "…Если после "переворота" мы вернёмся к натуральному хозяйству, то у нас будет "относительное равенство", но зато и Запад не в состоянии будет влиять на нас вследствие слабости международного обмена. Если же у нас будет развиваться товарное производство, то Западу будет трудно влиять на нас, потому что очень сильно расшатается наше "относительное равенство" и Россия превратится в страну мелкой буржуазии. В этом заколдованном кругу суждено вращаться ожиданиям г. Тихомирова от Запада"4.

Открытая полемика Плеханова с народниками содержит в себе скрытую полемику с его учителями Марксом и Энгельсом: ведь если правда на стороне автора "Наших разногласий", то самое большее, что могла сделать для международного социалистического движения назревавшая русская революция, - это непроизвольно взбудоражить западный пролетариат, сыграть скромную роль внешнего сигнала к активизации его особенной, не связанной с этим сигналом политической борьбы, но уж никак не оказать прямую, непосредственную помощь в качестве чего-то такого, что дополняет пролетарскую революцию, выступает в качестве одного из её элементов. Следовательно, с плехановской точки зрения, в заколдованном кругу суждено было вращаться не только народническим ожиданиям от Запада, но и ожиданиям основоположников марксизма от России.


Георгий Валентинович Плеханов

Если Маркс и Энгельс призывали не абсолютизировать несовместимость общинного и буржуазного строя, то Плеханов, следуя по стопам либералов, ставил вопрос чрезвычайно жёстко, недиалектично: либо община, либо капитализм. Склонность к метафизическому мышлению со временем сделала социалиста Плеханова сторонником либерализма

Едко и хлёстко критикуя Тихомирова и других народников за метафизичность их воззрений, автор "Наших разногласий" в рассуждениях на тему общинного образа жизни сам проявил себя как теоретик, склонный к метафизике. В отличие от Маркса и Энгельса, которые при всём своём негативном восприятии общины как явного пережитка прошлого исследовали её место в современном для них мире гибко, диалектично, не принимая свойственной либералам абсолютизации несовместимости общинного и буржуазного строя, Плеханов ставил вопрос чрезвычайно жёстко: либо община, либо капитализм, - и тем самым невольно становился соучастником оголтелой либеральной травли общинных традиций.

Критика народничества принесла автору "Наших разногласий" славу талантливого и старательного ученика основоположников марксизма. Но в ХХ веке склонность к метафизическому мышлению постепенно, шаг за шагом сделала социалиста Плеханова сторонником либерализма. У менее талантливых и старательных российских учеников Маркса и Энгельса такая политическая метаморфоза происходила резче и основательней.


П.Б. Струве в начале своей теоретической деятельности пропагандировал "экономический материализм" - теорию общества, которая "игнорирует личность как социологически ничтожную величину". К создателям этой теории он причислял Маркса и Энгельса

Один из ярких примеров - трансформация политических взглядов П.Б. Струве. В конце XIX века Струве увлекался идеями марксизма и в своей книге "Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России" широко использовал эти идеи для высмеивания народников за то, что они не признавали необходимость капиталистического развития российского общества и в упор не замечали его растущую буржуазность.

Считая экономические взгляды народников субъективно-идеалистическими, автор "Критических заметок" противопоставляет им "социологическое учение" под названием "историко-экономический материализм", или короче - "экономический материализм"5, в качестве главных представителей которого фигурируют у Струве, конечно же, К. Маркс и Ф. Энгельс, но кроме того - А. Риль, Г. Зиммель и другие философы и социологи, не только не сочувствовавшие марксизму, но и резко его осуждавшие. К примеру, по мнению Зиммеля, марксисты исходят "из типической ошибки, что труд прежде всего есть труд вообще" и кладут эту ошибку "в основание социалистической теории"6. В общем, компания "экономических материалистов" оказалась чрезвычайно разнородной.

Согласно Струве, "экономический материализм" - это теория общества, которая "игнорирует личность как социологически ничтожную величину"7. И правильно делает, убеждает читателя автор "Критических заметок", ибо, если социология имеет научный характер, она должна видеть в личности не более чем "формальное понятие, содержание которого даётся исследованием социальной группы"8.


Пётр Бернгардович Струве

По мнению Струве, марксизм против какой бы то ни было субъективности в социологических исследованиях, в частности против учёта интересов личности в общественных делах. Это ложное представление о марксизме.

Именно так, по мнению Струве, поступает с личностью марксизм. В подтверждение автор "Заметок" даёт большую цитату из "Анти-Дюринга", в которой Энгельс, описывая переход к коммунизму, ни разу не использует слово "личность". "Личность во всём этом не причём", - торжествующе комментирует Энгельса Струве9, не понимая, что его пример работает против него, ибо то место из "Анти-Дюринга", которое он процитировал, посвящено … личности - общественному человеку, противостоящему обществу, чтобы чувствовать себя его господином, но становящемуся действительным господином общества лишь в собственном соединении с ним: "То объединение людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь их собственным свободным делом"10. Таким образом, пытаясь использовать марксизм для демонстрации полной научной несостоятельности народнического субъективизма, Струве совершил грубую ошибку, и не случайно: во-первых, несостоятельность этого субъективизма не такая уж и полная, как представлял себе автор "Заметок", а во-вторых - марксизм вовсе не чужд субъективности.

Вообще, привлекая к своей критике народничества тех или иных "экономических материалистов", П.Б. Струве проявляет себя как несомненно компетентный, высокообразованный философ и учёный только тогда, когда не ссылается на Маркса и Энгельса. Но стоит автору "Критических заметок" прямо или косвенно опереться на основоположников марксизма - и тут же его компетентность начинает вызывать вопросы, если откровеннейшим образом не переходит в свою противоположность.

Вот Струве пытается доказать с помощью Маркса абсурдность и безусловную реакционность враждебного отношения народников к буржуазному строю. При этом автору "Заметок", дабы его доказательство получилось убедительным, пришлось перекрасить автора "Капитала" из революционера в реформатора, т.е. пуститься на явную авантюру: Маркс-де "всегда все свои надежды полагал на дальнейшее развитие капиталистического строя"11 и в конце жизни так скорректировал своё учение, что "вместо пропасти, отделяющей капитализм от строя, долженствующего его сменить, и теория, и практика должны были признать целый ряд переходов"12.


Советское издание "Анти-Дюринга"

Критикуя народников, Струве проявил себя не как социалист, а как либерал

Когда Струве, присоединяясь к либеральным экономистам, критикует народников за их любовь к натуральному хозяйству, доказывает отсталость этого хозяйства и демонстрирует превосходство хозяйства, построенного на частнокапиталистической собственности, он полон задора, энергии, решимости, уверенности в правоте своих слов, но, обсуждая главную тему социалистов, т.е. вопросы преобразования частной собственности в общественную, он сразу же сникает, и его слова становятся тусклыми, дряблыми, двусмысленными, а всё их содержание сводится к тому, что обобществление и так идёт, что оно не волк, в лес не убежит, а потому нечего о нём беспокоиться и незачем делать какие-то резкие движения. В своих "Критических заметках" Струве проявляет себя не столько как социалист, сколько как либерал, и поэтому не удивительно, что в скором времени его политическая ориентация круто изменилась, и он, по образному выражению В.М. Чернова, "благополучно допелся до буржуазно-либеральных кантат"13.

Весьма показательно, что, критикуя теорию laissez faire, Струве, однако, категорически отрицает какую бы то ни было общественную полезность прямого участия государства в предпринимательской деятельности как самостоятельного собственника средств производства и жёстко ограничивает государственную роль в сфере капиталистической экономики задачами регулирования. "Культурный прогресс России, - утверждает Струве, - тесно связан с развитием общественного разделения труда, т.е. с развитием капитализма… Единственная рациональная государственная политика может состоять в расчищении почвы для этого процесса и смягчении социальных его последствий. Только такая политика и возможна для современного государства"14.


П.Б. Струве в 1919 г.

В России конца XIX века гораздо последовательней, чем Струве, и самостоятельней, чем Плеханов, использовал марксистский подход в рамках социалистического движения В.И. Ульянов (Ленин)

В России конца XIX века гораздо последовательней, чем автор "Критических заметок", и самостоятельней, чем Плеханов, использовал марксистский подход в рамках социалистического движения одногодок Струве В.И. Ульянов, вошедший в историю нового времени как Ленин. Его подробный анализ "Критических заметок к вопросу об экономическом развитии России", сделанный по горячим следам и напечатанный весной 1895 г., довольно-таки чётко показал теоретическую и политическую непоследовательность Струве - и это притом, что из тактических соображений все претензии к последнему были высказаны чрезвычайно мягко.

"Попытки критиковать народничество просто как теорию, неправильно указывающую пути для отечества, привели автора к неясной формулировке своего отношения к "экономической политике" народничества", - подчёркивает Ленин, а затем конкретизирует этот недостаток Струве: "…Отвергать всю народническую программу целиком, без разбора, было бы [Ленинское "было бы" вместо "было" - всего лишь тактический ход, уступка самолюбию Струве. - А.Г.] абсолютно неправильно. В ней надо строго отличать её реакционную и прогрессивную стороны. Народничество реакционно, поскольку оно предлагает мероприятия, привязывающие крестьянина к земле и к старым способам производства, вроде неотчуждаемости наделов и т.п., поскольку они хотят задержать развитие денежного хозяйства, поскольку они ждут … перемены пути … от воздействия представителей бюрократии… Против подобных пунктов народнической программы необходима, конечно, безусловная война. Но есть у них и другие пункты, относящиеся к самоуправлению, свободному и широкому доступу знаний к "народу", к "подъёму" "народного" (сиречь мелкого) хозяйства посредством дешёвых кредитов, улучшений техники, упорядочений сбыта и т.д., и т.д., и т.д."15


Владимир Ильич Ульянов (1895).
Полицейская фотография

Ленин критикует "Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России" Струве за отсутствие в них классового подхода к решению общественных проблем

Правда, уточняет Ленин, вопросы улучшения народной жизни марксисты должны ставить иначе, чем народники. "У последних вопрос ставится с точки зрения "современной науки, современных нравственных идей"; дело изображается так, будто нет каких-нибудь глубоких, в самих производственных отношениях лежащих причин неосуществления подобных реформ, а есть препятствия только в грубости чувств: в слабом "свете разума" и т.п., будто Россия - tabula rasa, на которой остаётся только правильно начертать правильные пути. При такой постановке вопроса ему обеспечивалась, понятно, "чистота" … институтских мечтаний, которая делает народнические рассуждения столь пригодными для бесед в кабинетах"16. Эта критика народников за их приверженность кабинетному стилю мышления имеет непосредственное отношение и к автору "Критических заметок", который, как мы видели, тоже грешит абстрактными ссылками на "объективные" требования "современной науки", в качестве которой выступает у него небрежно собранное из разнородных элементов социологическое учение.

"Постановка этих же вопросов у марксистов, - продолжает Ленин критику народников, а заодно и Струве, - необходимо должна быть совершенно иная. Обязанные отыскивать корни общественных явлений в производственных отношениях, обязанные сводить их к интересам определённых классов, они должны формулировать те же desiderata как "пожелания" таких-то общественных элементов, встречающие противодействие таких-то других элементов и классов. Такая постановка будет уже абсолютно устранять возможность утилизации их "теорий" для профессорских, поднимающихся выше классов, рассуждений, для каких-нибудь обещающих "блестящий успех" проектов и докладов"17.

Ленин не только агитировал за классовый анализ общественных явлений, но и сам постоянно применял его в своей политической публицистике. Стараясь рассуждать о классах строго последовательно, на высочайшем марксистском уровне, он, однако, не всегда делал это безупречно.


В ленинской статье "Фридрих Энгельс" классовый подход к исследованию общества оказался ущербным: автор ошибочно утверждает, что развитие капитализма делает собственность общественной. На самом деле, общественный характер приобретает не собственность, а способ производства

Например, в ленинской статье "Фридрих Энгельс", написанной осенью 1895 г., о злоключениях собственности в буржуазном обществе сказано так: "Развитие производительных сил создаёт общественные отношения, опирающиеся на частную собственность, но теперь мы видим, как то же развитие производительных сил отнимает собственность у большинства и сосредоточивает ее в руках ничтожного меньшинства. Оно уничтожает собственность, основу современного общественного порядка, оно само стремится к той же цели, которую поставили себе социалисты. Социалистам надо только понять, какая общественная сила, по своему положению в современном обществе, заинтересована в осуществлении социализма, и сообщить этой силе сознание её интересов и исторической задачи. Такая сила - пролетариат"18.

С точки зрения марксистского анализа, это рассуждение Ленина выглядит очень странно. Сначала идёт речь о том, что кучка крупных капиталистов ("ничтожное меньшинство") отнимает частную собственность у большинства и тем самым придаёт этой собственности всё более общественный характер, т.е. уничтожает её, а вместе с ней - фундамент капиталистического строя. Далее ставится вопрос: в интересах какой общественной силы уничтожение частной собственности? И тут же следует ответ: такой силой является пролетариат. Этот ответ составляет концовку цитаты, но из всего, что сказано в ней ранее, вытекает совсем другая концовка: искомая общественная сила - крупный капитал. Именно он, по словам самого же Ленина, уничтожает частную собственность. Получается, что социалистам нужно сотрудничать с капиталистами, причём не с мелкими и средними, а с крупными.

Откуда взялась эта несуразица? А вот откуда: в ходе развития капитализма общественный характер приобретает не собственность, а способ производства. Что касается собственности, то пусть она останется у одного-единственного человека во Вселенной, всё равно она будет частной. Капитал уничтожает не собственность, а собственников - до тех пор, пока не останется всего один. Но этого последнего собственника, этого суперкапиталиста, капитал, пребывая в здравом уме и твёрдой памяти, никогда не уничтожит - это было бы актом самоубийства. Его, согласно К. Марксу, может и должен уничтожить только пролетариат.


Сборник, в котором впервые была
опубликована статья-некролог
В.И. Ленина "Фридрих Энгельс"

В.И. Ленин работал не столько на коммунизм, сколько на государственный капитализм

Случайно ли ошибся автор статьи "Фридрих Энгельс", проводя классовый анализ капиталистического развития? Думается, что нет. Преследуя идеалы коммунизма, реально В.И. Ленин, как и другие социалисты, последовательно и жёстко выступавшие против либеральной линии в экономической и политической деятельности, работал на государственный капитализм, т.е. на такой экономический строй, при котором господствует сверхкрупный капитал.


В 1898 г. состоялся учредительный съезд РСДРП, после которого был выпущен "Манифест". Тональность последнего, благодаря Струве, оказалась не социалистической, а либеральной

В 1898 г. российские марксисты создали свою политическую партию - РСДРП, благодаря чему характерная для них борьба социалистических и либеральных идей приобрела более масштабный, организованный и принципиальный вид. Но начало партийной жизни получилось довольно бледным. Скромный учредительный форум социал-демократической партии, нелегально прошедший в Минске, не выработал ни её программу, ни устав, а полицейские аресты не позволили избранному учредителями руководству наладить совместную деятельность региональных ячеек.

После минского съезда был выпущен лишь "Манифест", написанный П.Б. Струве. Склонность последнего к либерализму привела к тому, что в этом партийном документе тему социализма мощно заглушает тема политической свободы, которая преподносится российскому рабочему классу как "участие в управлении государством, свобода устного и печатного слова, свобода союзов и собраний"19. В общем, речь идёт о либеральных идеалах, т.е. фундаментальных ценностях мелкой и средней буржуазии, но доставать эти либеральные каштаны из огня полуфеодального самодержавия предстоит, согласно "Манифесту РСДРП", российскому пролетариату - и только ему, ибо "чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия", тем меньше у неё способности решать "культурные, политические задачи"20.

Поскольку стачки 1896 и 1897 годов продемонстрировали "силу и значение рабочего движения и опирающейся на него социал-демократии", автор "Манифеста" преисполнен оптимизма: "На своих крепких плечах русский рабочий класс должен вынести и вынесет дело завоевания политической свободы". А посему - "Да здравствует русская, да здравствует международная социал-демократия!"21

Интересно отметить, что в проекте "Манифеста", написанном киевским социалистом П.Л. Тучапским, тоже очень сильны либеральные мотивы. Здесь, в частности, в качестве антипода российского пролетариата выставлена "буржуазия с правительством", т.е. не вся буржуазия, а только крупная - та, которая "сделала правительство своим послушным слугой"22. Зато в концовке своего "Манифеста" Тучапский, в отличие от Струве, желает здоровья не только социал-демократии, но и русскому пролетариату23.


Дом в Минске, в котором в 1898 г.
проходил учредительный съезд РСДРП

Ещё в 1895 г. Ленин написал проект партийной программы, в котором подчёркивает, с одной стороны, антирабочий характер буржуазного прогресса, а с другой - антибуржуазный и вообще антиэксплуататорский характер коренных интересов пролетариата

А как же Ленин? По его мнению, уже первый, учредительный съезд партии должен был принять её устав и программу. Поэтому ещё в 1895 г. Ленин написал проект партийной программы, в котором подчёркивает, с одной стороны, антирабочий характер буржуазного прогресса ("…Рост капитализма означает громадный рост богатства и роскоши среди кучки фабрикантов, купцов и землевладельцев и ещё более быстрый рост нищеты и угнетения рабочих"), а с другой - антибуржуазный и вообще антиэксплуататорский характер коренных интересов пролетариата: "…Борьба рабочего класса с классом капиталистов есть борьба против всех классов, живущих чужим трудом, и против всякой эксплуатации. Она может окончиться лишь переходом политической власти в руки рабочего класса, передачей всей земли, орудий, фабрик, машин, рудников в руки всего общества для устройства социалистического производства, при котором всё производимое рабочими и все улучшения в производстве должны идти на пользу самим трудящимся"24.

Объясняя содержание своего проекта, автор уделяет особое внимание вопросам собственности. Отмена крепостного права, утверждает он, искусственно поставила крестьян "в такие условия, что они не могли уже кормиться с оставшихся у них клочков земли"25. "Все большая и большая часть населения, - отмечает Ленин, - окончательно отрывается от деревни и от сельского хозяйства и собирается в города, фабричные и промышленные села и местечки, образуя особый класс людей, не имеющих никакой собственности, класс наёмных рабочих-пролетариев, живущих только продажей своей рабочей силы"26.

Говоря об особенностях капиталистической эксплуатации, Ленин, как и положено марксисту, подчёркивает, что в её основе лежит частная собственность на средства производства: "На чём же держится господство класса капиталистов над всей массой рабочего люда? На том, что в руках капиталистов, в их частной собственности находятся все фабрики, заводы, рудники, машины, орудия труда; на том, что в их руках громадные количества земли (из всей земли Европейской России более 1/3 принадлежит землевладельцам, число которых не составляет полумиллиона). Рабочие, сами не имея никаких орудий труда и материалов, должны продавать свою рабочую силу капиталистам, которые платят рабочим только то, что необходимо на содержание их, и весь излишек, производимый трудом, кладут себе в карман; они уплачивают, таким образом, только часть потреблённого им на работу времени и присваивают себе остальную часть. Всё увеличение богатства, происходящее от соединенного труда массы рабочих или улучшений в производстве, достается классу капиталистов, и рабочие, трудясь из поколения в поколение, остаются такими же неимущими пролетариями"27.


Рабочий класс царской России

Ленинский проект программы РСДРП, написанный в 1895 г., имел ярко выраженную антилиберальную направленность

Таким образом, ленинский проект партийной программы и её объяснение имеют ярко выраженную антилиберальную направленность, но на I съезд РСДРП они никак не повлияли, ибо просто-напросто не попали на этот скромный форум, - как и их автор, которому в период непосредственной подготовки и проведения съезда пришлось отбывать сибирскую ссылку.

Несмотря на наличие в "Манифесте РСДРП" мощной либеральной струи, Ленин предпочёл не подвергать его какой бы то ни было критике, решив, по-видимому, что текст, написанный Струве, не так уж и плох, поскольку позволяет трактовать основное содержание "Манифеста" - тему борьбы за политическую свободу - не только в либеральном, но и в социалистическом духе, т.е. в смысле диктатуры пролетариата. Кроме того, образование РСДРП вызвало у всей российской социал-демократической интеллигенции, включая Ленина, такой эмоциональный подъём, что для его словесного выражения первому историку партии М.Н. Лядову понадобилась чрезвычайно торжественная, монументально-высокопарная фраза: "В России было, наконец, водружено собственное революционное социал-демократическое знамя"28. В обстановке необычайного воодушевления ни один из лидеров российской социал-демократии не испытывал ни малейшего желания копаться в недостатках учредительного съезда и его "Манифеста", а когда волнение улеглось, возникли другие, более актуальные вопросы, и главным из них стал вопрос о партийном уставе и партийной программе, т.е., образно выражаясь, о внутренней и внешней политике РСДРП.


В.И. Ульянов (1897)

В 1903 г. состоялся II съезд РСДРП, который принял устав и программу партии. На этом съезде Ленин добился превращения РСДРП в антилиберальную революционную организацию

Для принятия устава и программы нужен был второй съезд партии, и летом 1903 г. он состоялся. Наибольшую активность при его подготовке и проведении проявил В.И. Ленин, что сделало его неформальным лидером российской социал-демократии и предопределило успех его плана реорганизации партийной работы. Основной смысл этого плана - превращение РСДРП в антилиберальную революционную организацию.

Некоторые делегаты съезда, особенно Акимов (Б.П. Махновец), ссылаясь на опыт западной социал-демократии, выступили с позиций либерального "экономизма" в духе Э. Бернштейна. Жёсткую отповедь "экономистам" дал Г.В. Плеханов: "Тов. Акимов полагает, что уже в современном обществе возможно улучшение материального положения пролетариата в его целом и что эти постепенные улучшения в материальных условиях существования рабочего класса могут привести к социализму.

Из этих заявлений т. Акимова логически вытекает отрицание "увеличения зависимости наемного труда от капитала", отрицание "повышения уровня эксплуатации"; из заявлений т. Акимова логически вытекает отрицание роста общественного неравенства, необеспеченности существования, роста безработицы и пр. В самом деле, если современный капитализм, существование института частной собственности не ведут к относительному и даже к абсолютному ухудшению положения трудящихся масс, если они не ведут, с одной стороны, к концентрации капиталов в немногих руках и, с другой, - к пролетаризации масс всё в более и более широких размерах, если это так, то, спрашивается, почему должен расти дух недовольства, революционное настроение среди рабочего класса, почему должен развиваться антагонизм среди классов, почему должны обостряться классовые противоречия? Отрицание теории обнищания равносильно молчаливому признанию теории оппортунизма"29.


Делегаты II съезда РСДРП в Лондоне

Но самым активным противником оппортунизма и либерализма (раннекапиталистического демократизма) проявил себя на II съезде РСДРП не Плеханов, а Ленин. "Я уверен, - заявил он, в частности, - что русская социал-демократия всегда будет с энергией выпрямлять палку, изгибаемую всяческим оппортунизмом, и что наша палка будет всегда поэтому наиболее прямой и наиболее годной к действию"30. Ленин решительно пресекал всякие попытки участников съезда совмещать либеральный и социалистический подходы к решению политических вопросов: "Только социалисты-революционеры с характеризующей их беспринципностью могут смешивать и смешивают постоянно демократические и социалистические требования, а партия пролетариата обязана строжайшим образом отделять и различать их"31.

Антилиберальные усилия В.И. Ленина не пропали даром: по решению съезда он и его сторонники образовали большинство в руководстве РСДРП (отсюда их прозвище - "большевики"), а основу партийной программы составил ленинский проект. "Большевизм, - подчёркивал Ленин много позже, в 1920 г., - существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1903 года"32. С этого же года существует меньшевизм. А что такое - большевизм и меньшевизм? В сущности, это - два варианта российского социализма начала ХХ века: антилиберальный, т.е. последовательный, и либеральный, т.е. непоследовательный.

По отношению к собственности антилиберальный настрой социалиста означает неуклонное, не признающее никаких отступлений и проволочек стремление к её обобществлению. "…Усовершенствование техники, - записано в программе РСДРП, принятой на II съезде, - концентрируя средства производства и обращения и обобществляя процесс труда в капиталистических предприятиях, всё быстрее и быстрее создает материальную возможность замены капиталистических производственных отношений социалистическими, т.е. той социальной революции, которая представляет собой конечную цель всей деятельности международной социал-демократии, как сознательной выразительницы классового движения пролетариата.

Заменив частную собственность на средства производства и обращения общественною и введя планомерную организацию общественно-производительного процесса для обеспечения благосостояния и всестороннего развития всех членов общества, социальная революция пролетариата уничтожит деление общества на классы и тем освободит все угнетённое человечество, так как положит конец всем видам эксплуатации одной части общества другою"33.


Ленин на II съезде РСДРП

Программа и устав, принятые
на II съезде РСДРП

Развитие российского марксизма на рубеже XIX - ХХ веков шло в борьбе социалистических и либеральных идей. В ХХ веке эта борьба привела к резкому размежеванию социализма и либерализма, а затем - к длительному господству в марксистской среде антилиберальных настроений, породившему застой теоретической мысли

Мы видим, что развитие российского марксизма на рубеже XIX - ХХ веков шло в борьбе социалистических и либеральных идей. В ХХ веке эта борьба привела к резкому размежеванию социализма и либерализма, а затем - к длительному господству в марксистской среде антилиберальных настроений, породившему застой теоретической мысли последователей Маркса и Энгельса.


1. Ковалевский М.М. Первобытное право. Выпуск I. Род. М., 1886. С. 37.
2. Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. М., 1983. С. 98.
3. Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 2. М., 1983. С. 435 - 436.
4. Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. Том I. М., 1956. С. 334.
5. Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894. С. 30.
6. Зиммель Г. Избранное. Том 2. М., 1996. С. 475.
7. Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894. С. 30.
8. Там же. С. 40.
9. Там же. С. 64.
10. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведённый господином Евгением Дюрингом. М., 1978. С. 217.
11. Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894. С. 130.
12. Там же. С. 131.
13. Чернов В.М. Марксизм и аграрный вопрос. СПб., 1906. С. 129.
14. Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894. С. 284 - 285.
15. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1979. С. 529, 530.
16. Там же. С. 532.
17. Там же. С. 532 - 533.
18. Там же. Т. 2. С. 8.
19. Первый съезд РСДРП. Документы и материалы. М., 1958. С. 80.
20. Там же.
21. Там же. С. 80 - 81.
22. Там же. С. 84.
23. Там же. С. 85.
24. Там же. С. 3.
25. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1979. С. 88.
26. Там же. С. 89.
27. Там же. С. 96.
28. Лядов М.Н. История Российской Социал-демократической Рабочей Партии. Часть вторая. СПб., 1906. С. 78.
29. Второй съезд РСДРП. Протоколы. М., 1959. С. 130 - 131.
30. Там же. С. 135.
31. Там же. С. 214.
32. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 41. М., 1981. С. 6.
33. Второй съезд РСДРП. Протоколы. М., 1959. С. 419.


THE FORMATION OF SOCIALIST MODEL ADMINISTRATION
OF THE DEVELOPMENT OF RUSSIAN SOCIETY
IN THE VIEWS OF MARXISTS
IN THE LATE XIX - EARLY XX CENTURIES

According the author's point of view, the formation of socialist model administration of the development of Russian society at the turn of XIX - XX centuries went in the struggle of the socialist and liberal ideas. In support of this point of view the author draws quotes from the most important theoretical works by Plekhanov, Struve and Lenin, as well as documents of the RSDLP, relating to the period, with a brief analysis of their contents.

Key words: Russian Marxism at the turn of XIX - XX centuries, the socialist model administration of the development of the society, the RSDLP.



Б. Кустодиев. Большевик (1920)



ИДЕАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ
В ТРУДАХ ТЕОРЕТИКОВ
КОНСТИТУЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ
(ПАРТИИ НАРОДНОЙ СВОБОДЫ)

В статье анализируется модель государственного управления, представленная во взглядах Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы); с точки зрения автора статьи, кадетская модель государственного управления имела ярко выраженный центристский характер, однако в реальности, несмотря на свою центристскую ориентацию, кадеты в своих взглядах уклонялись и вправо, и влево от центристской политической идеологии, представленной в России начала ХХ века.

Ключевые слова: Конституционно-демократическая партия (Партия народной свободы), крестьянский вопрос, сельская община, рыночное общество, социализм, либерализм, революционная демократия, центристская организация государственного управления.



Конституционно-демократическая партия появилась в октябре 1905 г. Второе название этой партии (с января 1906 г.) - Партия народной свободы. Фирменный стиль КДП - ПНС при решении политических вопросов - неторопливость и осторожность

В октябре 1905 г. на волне революционных событий возникла Конституционно-демократическая партия, второе название которой (с января 1906 г.) - Партия народной свободы. Типичными кадетами были интеллигенты: педагоги, адвокаты, врачи, журналисты, земские и городские служащие. "В сущности, - отмечает А.А. Кизеветтер, - в К.-д. партию хлынула вся та часть русской интеллигенции, которая не примыкала ни к реакционерам и к охранителям, ни к сторонникам социальной революции в смысле немедленного переустройства общества на социалистических началах"1.

"Мы все горели искренним, бескорыстным, неутолимым желанием как можно скорее ввести в России самый усовершенствованный строй", - говорит о членах Конституционно-демократической партии видная её представительница А.В. Тыркова-Вильямс2. Однако факты говорят о том, что кадеты, в отличие от большевиков и эсеров, с преобразованием российского государства отнюдь не спешили, причём кадетская неторопливость имела не случайный, а сознательный, принципиальный, фирменный характер. Особая заслуга в создании этого фирменного стиля КДП - ПНС принадлежит бессменному партийному лидеру П.Н. Милюкову, который приложил немало усилий, чтобы в любой ситуации члены его партии действовали максимально расчётливо, взвешенно, не поддаваясь крайним настроениям.

При решении серьёзных политических вопросов кадеты проявляли величайшую осторожность. Больная и застарелая проблема земельной собственности не была для них исключением. По воспоминаниям Милюкова, он и его соратники отчётливо представляли себе, что здесь они вступали "на вулканическую почву, где сталкиваются противоположные классовые интересы и ведётся борьба, не считающаяся ни с законами, ни с властями"3. Тем не менее распутать аграрный клубок противоречий кадеты предполагали не иначе, как законным, парламентским путём.

В первую очередь российское крестьянство страдало от малоземелья, ставшего чрезвычайно острым ещё в 1861 г., когда в ходе размежевания с сельскими общинами помещики захватили львиную долю сельскохозяйственных угодий, а общинникам оставили столько, сколько не хватало даже для их выживания. "В итоге реформ 60-х годов XIX века в России, - подчёркивает О.Г. Буховец, - крестьяне лишились значительной части находившейся в их пользовании земли"4. С ростом сельского населения и разорением бедняков, отмечает Л.А. Панов, "величина крестьянских наделов за XIX в. "съехала" с 5 до 3 десятин. При полном отсутствии у крестьян денежных сбережений каждый неурожай вызывал массовый голод и требовал государственного вмешательства для предоставления продовольственной нормы"5. "Большинство крестьян находилось на грани голодного существования, - пишут на эту тему С.В. Тютюкин и В.В. Шелохаев, - поскольку для обеспечения прожиточного минимума обычной крестьянской семье требовалось примерно вдвое больше, чем фактически приходилось в среднем на одно мужицкое хозяйство. Бедняки составляли в России половину общего числа крестьянских дворов, а середняки - лишь около 30%. В 1900 г. в евро-пейской части страны насчитывалось около 30 млн. "избыточных" рабочих рук…"6


А.А. Кизеветтер, член ЦК КДП (1906)

А.В. Тыркова-Вильямс,
член ЦК КДП (1906)

Несмотря на вопиющую бедность сельских общин, кадетские теоретики предпочитали обходить острые вопросы земельной собственности, сводя беды российского крестьянства к его бесправию, к произволу бюрократии.

Несмотря на вопиющую бедность сельских общин, кадетские теоретики предпочитали обходить острые вопросы земельной собственности, сводя беды российского крестьянства к его бесправию, к произволу бюрократии. В этом плане показательна брошюра одного из создателей Конституционно-демократической партии В.Е. Якушкина, вышедшая в свет незадолго до опубликования манифеста 17 октября и посвящённая выборам в булыгинскую Думу.

"Если русская жизнь вообще представляет в настоящее время вид полного, тяжёлого беспорядка, то наиболее тягостно положение сельского населения, крестьянства", - характеризует Якушкин ситуацию в России начала ХХ века7. Что же тяготит её сельское население? "…Крестьянство, сидящее на земле и ею живущее, страдает от земельной тесноты, от малоземелья…"8 Эту тему, главную для крестьян, следовало развить, но автор брошюры поспешил уйти в сторону: "Трудно положение крестьянства и в отношении земли, - своей мало, а нанимать приходится землю дорого, да и наёмной-то земли не везде достаточно, - и в отношении заработков. Но это ещё не всё: крестьянин до сих пор ещё не считается за взрослого человека, имеющего право жить, как он хочет, устраивать свои личные дела по своему желанию, дела своего общества, волости по общему согласию: и за личностью крестьянина, и за его общественными действиями установлена опека в лице земских и крестьянских начальников, и эта опека страшно стесняет, опутывает всю жизнь крестьянина; опека эта переходит часто в произвол начальников, и крестьянин не знает иногда, с какой ноги ему ступить, чтобы не нарушить "законных требований". Личность крестьянина связана, достоинство его ничем не обеспечено, права его не ограждены правильным судом, так как он судится не общим судом, как все остальные люди, а волостным судом, который совершенно в руках волостного писаря и в полном стеснительном подчинении у земского начальника"9. И далее всё содержание брошюры сводится к тому, что для улучшения крестьянской жизни нужны либеральные свободы. Без них, утверждает Якушкин, "не может правильно действовать народное представительство, не могут быть правильно произведены выборы и правильно поставлены и разрешены законодательные вопросы"10.


В.Е. Якушкин,
сын известного декабриста,
один из создателей КДП - ПНС

Представление о том, что главный крестьянский вопрос - не малоземелье, а бесправие, характерно для кадетской среды. В.А. Маклаков, вспоминая про 1905 г., особо выделил случай, произошедший с ним на заседании Звенигородского сельскохозяйственного комитета, где кроме местного дворянства присутствовали представители крестьянства. Маклаков выступил с докладом, в котором, будучи юристом, сделал упор на правовую сторону сельской жизни и, в частности, на нарушения законности. Присутствовавший на заседании земский начальник заявил, что тема беззакония не имеет отношения к сельскому хозяйству.

"Тут последовал для него главный конфуз, - пишет Маклаков. - Один из крестьянских земских гласных, типичный домохозяин, в армяке, с длинной бородой, не раз принимавший участие в прениях, притом в самом охранительном смысле, неожиданно встал и, обращаясь к председателю, заявил:

- Ваше сиятельство, это самое главное…

Это замечание, вышедшее из крестьянской консервативной среды, произвело громадное впечатление"11.

Слова крестьянина, - а он, несмотря на свой феодальный антураж, был, скорее всего, из числа кулаков, крестьян-предпринимателей, - оказали чрезвычайно сильное воздействие прежде всего на самого Маклакова, который воспринял их как прямое доказательство справедливости юридического подхода к решению аграрных вопросов - подхода, ставшего визитной карточкой Конституционно-демократической партии: "Когда мой старый крестьянин по вопросу о злоупотреблениях власти объявил: "Это самое главное", это было откровением, на которое закрывать глаза для умной власти было бы опасно. …В совместном устранении этого зла была прекрасная почва для примирения с обывателем"12.


В.А. Маклаков, член ЦК КДП (1906)

Для решения проблемы малоземелья программа КДП - ПНС предлагала полумеры

Всё же совсем игнорировать проблему малоземелья кадеты не могли. Для её решения программа партии народной свободы предлагала "увеличение площади землепользования населения, обрабатывающего землю личным трудом, … государственными, удельными, кабинетскими и монастырскими землями, а также путем отчуждения для той же цели за счет государства в потребных размерах частновладельческих земель с вознаграждением нынешних владельцев по справедливой (не рыночной) оценке"13.

Это не что иное, как полумеры, ибо государственных и церковных земель для преодоления крестьянского малоземелья было явно недостаточно, а помещичью ("частновладельческую") собственность предполагалось отчуждать лишь "в потребных размерах" (?), да ещё и "с вознаграждением нынешних владельцев" по "справедливой" (?) оценке "за счёт государства", т.е., в частности, за счёт ограбленных этими владельцами или их предками крестьян. Компромиссный характер кадетских предложений в сфере сельского хозяйства объясняется тем, что "в ходе реализации своей аграрной программы конституционные демократы … старались в максимальной мере, даже в деталях, оставаться в рамках действовавшего права"14, другими словами - в рамках государственной власти.


Кадет. Карикатура Е. Соколова

Вплоть до 1917 г. кадеты, искренне считая себя либералами, представляли политический центр, противостоящий либералам и социалистам

Мы видим, что искренне считая себя либералами, т.е. сторонниками рыночного общества с максимально широкими возможностями для проявления личной предприимчивости, кадеты явно не горели желанием предоставить предпринимательские возможности безземельным и малоземельным крестьянам, т.е. подавляющему большинству населения тогдашней России, и, стало быть, на деле либералами не были. А кем же они были? С момента своего рождения и вплоть до февральской революции 1917 г. Конституционно-демократическая партия пребывала в центре российского политического спектра, лавируя в правую и левую стороны. Справа от них располагался лагерь либерализма, ядром которого была ПСР, а слева - лагерь социализма во главе с большевиками. Рядом с кадетами, - то справа, то слева от них, - занимало позиции царское правительство.

Утверждение о том, что до 1917 г. кадеты представляли политический центр, противостоящий либералам и социалистам, может показаться странным. Однако именно такой вывод диктует объективный, не зависящий от каких бы то ни было мифологем, анализ расстановки российских политических сил в начале ХХ века.


В своих мемуарах П.Н. Милюков подчёркивает, что всегда стремился к тому, чтобы КДП - ПНС имела центристский характер

В своих мемуарах П.Н. Милюков ясно говорит о том, что его главные усилия в деле создания политического имиджа КДП - ПНС были направлены на формирование у партии ярко выраженной центристской ориентации, требующей постоянного лавирования между правым и левым полюсами политического спектра. В 1905 г., заявляет Милюков, "не только по настроению, но и по разумному расчёту" кадетам следовало расположиться левее правых и правее левых. По его мнению, так и случилось, а в результате "между этими двумя пределами мы достигли наконец собственного самоопределения: мы стали той группой, за которой установилась не нами выбранная, но характерная кличка "кадетов": нас стали узнавать по нашему собственному паспорту"15.

Однако стремиться к центру и быть в центре - это не одно и то же. Политическая борьба в России начала ХХ века имела настолько сложный, запутанный характер, что определять, где право, где лево, было подчас чрезвычайно трудно.

В частности, партию эсеров кадеты безоговорочно относили к лагерю социалистов, куда относили себя и сами эсеры, хотя в действительности ПСР выступала как ведущая сила противоположного, либерального лагеря, т.е. играла политическую роль, на которую наивно претендовали кадеты. Не была безупречной и политическая ориентация социал-демократов. Подчёркивая сходство кадетских и эсеровских взглядов, они явно перегибали палку, и П.Н. Милюков отмечает эту ошибку с нескрываемой насмешкой: "Наша "либеральная демократия" и даже "революционная демократия" социалистов-народников одинаково отчислялись в категорию "мелкобуржуазных" партий"16. Таким образом, можно утверждать, что лидеры всех ведущих политических сил России начала ХХ века допускали серьёзные просчёты при определении своего места на политической арене, что вело к непоследовательным тактическим и оперативным действиям партийных организаций.

КДП - ПНС пыталась закрепиться в центральном секторе политической жизни, держась чуть левее царского правительства, которое и кадеты, и эсеры, и социал-демократы примитивно рассматривали не иначе, как оплот правых сил, надёжный ориентир справа. Но, на самом деле, правительство, как и КДП - ПНС, стремилось быть в центре и для этого, с одной стороны, вводило либеральные свободы, а с другой - усиливало государственное регулирование экономики.


Павел Николаевич Милюков (1910),
бессменный лидер КДП - ПНС

В 1905 - 1907 гг. даже такие чиновники, как Столыпин, не считали для себя зазорным поиграть со словом "социализм"

В 1905 - 1907 гг. даже чиновники высочайшего ранга не считали для себя зазорным поиграть со словом "социализм" и даже предлагать конкретные "социалистические" мероприятия. "…Все части государства, - говорил, к примеру, председатель Совета министров П.А. Столыпин, выступая в Государственной думе 10 мая 1907 г., - должны прийти на помощь той его части, которая в настоящее время является слабейшей. В этом смысл государственности, в этом оправдание государства, как одного социального целого. Мысль о том, что все государственные силы должны прийти на помощь слабейшей его части, может напоминать принципы социализма; но если это принцип социализма, то социализма государственного, который применялся не раз в Западной Европе и приносил реальные и существенные результаты. У нас принцип этот мог бы осуществиться в том, что государство брало бы на себя уплату части процентов, которые взыскиваются с крестьян за предоставленную им землю"17.

В результате активной правительственной политики конституционные демократы, обладая гораздо меньшим политическим весом, чем царские чиновники, то и дело попадали в крайне неудобное положение оттеснённых в сторону - то вправо, то влево от занимаемого правительством центра. Со стороны это нередко выглядело как метания кадетской Моськи вокруг правительственного Слона, что крайне негативно сказывалось на репутации конституционных демократов.


И.Е. Репин. Портрет П.А. Столыпина

Вспомним историю создания КДП. На её учредительном съезде в качестве одного из главных вопросов рассматривались выборы в булыгинскую Думу. Хотя, по воспоминаниям Милюкова, отношение к последней было "безусловно отрицательным"18, кадеты намеревались принять в ней участие - чтобы скорректировать этот "правый", по их мнению, правительственный проект с учётом левых настроений общества. И вдруг правительство преподнесло членам учредительного съезда коварный сюрприз: "…В последний день, уже к концу затянувшегося съезда, в зал вбежал запыхавшийся сотрудник дружественной газеты. Он потрясал смятым корректурным листком, на котором непросохшей типографской краской был напечатан текст манифеста 17 октября"19. "Этой беспримерной сенсации, - отмечает Милюков, - не ожидал никто из нас, - никто к ней не готовился"20.


И.Е. Репин. 17 октября 1905 г.

В октябре 1905 г. учредители КДП рассчитывали торжественно объявить о появлении на российской политической арене партии центра, но раньше, чем они, такое объявление сделал царь, а в роли партии центра выступило царское правительство

Смятение, охватившее учредителей КДП, было чрезвычайно сильным, и немудрено: они рассчитывали торжественно объявить о появлении на российской политической арене партии центра, но раньше, чем они, такое объявление сделал царь, а в роли партии центра выступило царское правительство. В.А. Маклаков, один из виднейших представителей КДП, оценил появление манифеста 17 октября весьма примечательно: "Освободительное движение на этом было кончено. Наступила эра "конституционной монархии" и роль политических партий"21.

Мы видим, что с самого своего рождения КДП, претендуя на центральное положение в политической жизни России, оказалась в зависимости от другой, более мощной центристской организации - царского правительства. Это предопределило фирменный стиль кадетской партии: плестись в хвосте не только революционных, но и эволюционных (реформационных) событий, стараясь при этом путём изощрённого лавирования добиваться того, чтобы максимум выгоды из российских политических коллизий извлекали не главные, ведущие их участники, а хвостовики-кадеты. Теоретическим оправданием хитрого хвостистского поведения служило представление о том, что у российского либерализма "не было самостоятельной силы"22.

Ярким примером политического хвостизма кадетов является история их отношения к монархии. Пока в распоряжении царя имелись какие-никакие силы для удержания государственной власти, кадеты всячески демонстрировали свою лояльность к монархическому строю. Они, утверждает Милюков, считали "общепризнанным", что их партия при всей своей конституционности не должна быть республиканской23. Всё же единодушия по вопросу "Монархия или республика?" у кадетов не было, иначе партийная программа, опубликованная в 1906 г., перед выборами в первую Думу, не отвечала бы на этот важный вопрос пустой, ни о чём не говорящей фразой "Конституционное устройство Российского государства определяется основным законом"24.

Однако в марте 1917 г., т.е. сразу же после свержения царской власти революционным народом, кадетский съезд незамедлительно высказался в пользу республиканского строя и поспешил внести соответствующее изменение в программу своей партии: "На всероссийском съезде 25 марта 1917 г. партия постановила голосовать в Учредительном Собрании за демократический строй правления, т.е. республику, во главе коей должен быть президент…"25

Постоянные трения между кадетами и царским правительством не мешали их тесным связям, что прекрасно отражено в воспоминаниях лидера Конституционно-демократической партии П.Н. Милюкова. Он, в частности, подробно рассказывает о переговорах между представителями царского правительства и КДП в июне 1906 г. о создании кадетского министерства26. Переговоры закончились ничем, но сам факт их проведения накануне роспуска I Думы говорит о многом. Кадетов и царское правительство объединяло представление о том, что Россия должна идти по пути модернизации государственной власти самой государственной властью, т.е. по пути строго дозированных реформ, позволяющих избегать как либеральных, так и социалистических крайностей.


Д. Моор. Либерал (1915)

Талантливый идеолог КДП П.И. Новгородцев оправдывал несамостоятельность кадетской политики по отношению к правительству тем, что этого требует новый либерализм, появившийся на рубеже XIX - XX веков

Талантливый идеолог Конституционно-демократической партии П.И. Новгородцев, профессор, доктор государственного права, обладавший, как отмечено в его краткой биографии, опубликованной в 1906 г., "изящной речью"27, попытался представить несамостоятельность кадетской политики по отношению к правительству как новейшее свойство либерализма, приобретённое им на рубеже XIX - XX веков. "Господствующие учения юриспруденции ещё продолжают повторять старые начала, - пишет Новгородцев, - но современное нравственное сознание в своих требованиях к праву значительно ушло вперёд. Старые формулы и формы, старые верования, заимствованные ещё от XVIII века, не удовлетворяют никого более; там и здесь высказываются новые требования, чувствуется потребность новых начал, но эти требования и начала не только не сложились в цельную теорию, но и самая почва для них ещё не расчищена ниспровергающей критикой старых понятий"28.

Как объяснить кризисные явления в сфере правового сознания? Л.Н. Толстой, отмечает Новгородцев, видит их основную причину в том, что современная цивилизация увлеклась совершенствованием внешних, юридических форм человеческого существования и совершенно забыла о религиозно-нравственном совершенствовании отдельных личностей. "Проповедовать русским, что внешние формы жизни не важны, - возражает Толстому автор "Кризиса современного правосознания", - всё равно, что людям, настрадавшимся от долгого пребывания в тесном и душном помещении, говорить, что для них не важно перейти в светлый и просторный дом. Конечно, жить в светлом доме не значит иметь всё, что нужно для полноты человеческого существования; но во всяком случае это такое наглядное и бесспорное благо, ценность которого нет необходимости доказывать и защищать"29.

Однако, отмечает Новгородцев, вопрос, который ставит великий русский писатель и моралист, "гораздо глубже и серьёзнее. Очевидно, он лежит за пределами конкретных стремлений русского освободительного движения и имеет более общее и всеобъемлющее значение"30. Обвинительный приговор Толстого по отношению к достигнутому уровню цивилизации "обусловливается наличностью некоторых неудовлетворённых запросов и неосуществившихся стремлений, вызывающих ропот протеста, осуждение критики. И это несоответствие между идеальными целями современного государства и настойчивостью непрекращающихся исканий заставляет нас внимательнее отнестись к резким осуждениям современного политического быта"31.

"Правовое государство в том виде, как оно возвещено было французской революцией, - подчёркивает автор "Кризиса современного правосознания", - перестаёт быть предметом безусловного поклонения и самоё право, как созидательное начало общественной жизни, лишается того ореола всеисцеляющего средства, которое оно имело в глазах поколений, воспитанных на преданиях французской революции. Чем было для них право и правовое государство? "Земным богом", "высшей целью всемирной истории". Чем является оно для нашего времени? - "этическим минимумом", обеспечением элементарных условий общежития…"32

"Прежняя вера во всемогущую силу правовых начал, в их способность утвердить на земле светлое царство разума, отжила своё время", - констатирует Новгородцев33. История показала, что "правовое государство не есть венец истории, не есть последний идеал нравственной жизни; это не более, как подчинённое средство, входящее как частный элемент в более общий состав нравственных сил"34. Однако, подчёркивает автор "Кризиса современного правосознания", этот частный элемент необходим для современной цивилизации, его нужно не отвергать, а развивать.

По мнению Новгородцева, осуществлять развитие правового общества следует в рамках либерализма, но не того, который господствовал в правовом сознании XVIII века, а в середине следующего столетия уже "находился в состоянии разложения и отступал перед растущими успехами государственного социализма"35. Речь о другом, новом либерализме, представляющем собой "известный синтез индивидуализма и социализма, идей либеральных и демократических"36.


П.И. Новгородцев

И.Н. Крамской. Портрет писателя
Л.Н. Толстого

Согласно Новгородцеву, новый либерализм предполагает взаимодействие личности и государства как борьбу индивидуалистического (либерального) и уравнительного ("социалистического") начал в культуре

В обновлённом либерализме изжита враждебность по отношению к государству: "Если старый либерализм, горячо стоявший за свободу, отстаивал её против государства, вмешательству которого в жизнь он не доверял, либерализм современный для осуществления своего идеала свободы требует государственного содействия, которое он считает благодетельным"37. Однако либералам не следует забывать, что правовое государство имеет тенденцию уравнивать живущих в его границах людей, нивелировать их сознание, стирать их индивидуальность, тогда как нормальное развитие культуры предполагает борьбу индивидуалистического и уравнительного начал38. В силу этого обстоятельства отношение либерализма к государственной власти, не будучи враждебным, должно оставаться напряжённым. Одной из главных задач современного либерального движения, считает Новгородцев, является постоянная забота о том, чтобы центр тяжести государственной системы воспитания граждан был возложен "не столько на механически-однообразное действие внушённых правил, сколько на свободные усилия развитой личности"39.

Это требование к государству поддерживать интересы личности, обеспечивать ей условия всестороннего развития следует закрепить законодательно, утверждает Новгородцев в статье "Право на достойное человеческое существование" (1905 г.). "Среди тех прав, которые помещаются обыкновенно в современных декларациях, - отмечает он, - нет одного, которое по всем данным должно бы было найти место в символе веры современного правосознания: это - право на достойное человеческое существование. А между тем, если есть какая-либо яркая и отличительная черта того нового воззрения, которое всё более даёт себя знать в различных общественных заявлениях, так это именно - признание за указанным правом не нравственного только, но и юридического значения. В этом случае на наших глазах совершается один из тех обычных переходов нравственного сознания в правовое, которыми отмечено прогрессивное развитие права"40.

"…Политическая жизнь нашей эпохи, - подчёркивает автор "Кризиса современного правосознания", - стоит … пред необозримой сложностью проблем и необходимостью чрезвычайных усилий к их разрешению"41. Однако эти проблемы не должны приводить либерального государственного деятеля в отчаянье. "…Если в государство вообще теперь верят менее, чем прежде, в том смысле, что не ждут от него всеобщего счастья, зато современному государству, ставшему ближе к народу, более доверяют, чем государству прошлого времени, и вследствие этого менее опасаются расширения его задач. Худо ли, хорошо ли, но в пределах для них доступных, политические деятели наших дней энергично работают над разрешением поставленных вопросов с уверенностью, что они идут по верному, хотя и медленному пути"42.


Итак, согласно П.И. Новгородцеву, кадетский либерализм не отличается самостоятельностью, яркой индивидуальностью не в силу своей инфантильности, недоразвитости, а в силу того, что он и не должен быть самостоятельным, ибо современное либеральное движение представляет собой "известный синтез индивидуализма и социализма". Этот синтез маячил в глазах идеологов КДП - ПНС не как заоблачный идеал, а как творимая ими реальность российской жизни. "И власть, действующая во имя объективного порядка, и личность, отвоёвывающая свою свободу, - вдохновенно писал один из основателей Конституционно-демократической партии М.М. Винавер, - становятся равноправными сторонами, перед лицом третьей, стоящей над ними обеими, инстанции, - перед судом, которому одинаково должен быть дорог и объективный порядок, и интерес личности. И чем шире функции суда в коллизиях власти с индивидуумом, и чем больше в процессе гражданско-состязательных элементов, тем ближе отношения граждан к власти подходят к тому идеалу правового государства, к которому так страстно рвутся теперь все живые общественные силы"43.


М.М. Винавер (1906)

Считая, что Россия движется в направлении синтеза либеральных и социалистических ценностей, что этот синтез вот-вот осуществится в реальной повседневной жизни, кадеты выдавали желаемое за действительное. На самом деле, в начале ХХ века в российском обществе шло активное размежевание либерального и социалистического движений, обе стороны собирали силы, чтобы единолично взяться за преобразование страны, а в результате "стремительно нарастали процессы распространения правового нигилизма и правового цинизма"44.


1. Кизеветтер А.А. На рубеже столетий: Воспоминания // Выборы в I - IV Государственные думы Российской империи. (Воспоминания современников. Материалы и документы). М., 2008. С. 75.
2. Тыркова-Вильямс А.В. На путях к свободе // Выборы в I - IV Государственные думы Российской империи. (Воспоминания современников. Материалы и документы). М., 2008. С. 176.
3. Милюков П.Н. Воспоминания (1859 - 1917). Т. 1. Нью-Йорк, 1955. С. 272.
4. Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала ХХ века. Новые материалы, методы, результаты. М., 1996. С. 66.
5. Панов Л.А. Земельная реформа в России. Истоки и уроки. М., 2001. С. 52.
6. Тютюкин С.В., Шелохаев В.В. Марксисты и русская революция. М., 1996. С. 17 - 18.
7. Якушкин В.Е. Государственная Дума. Ростов-на-Дону, 1905. С. 5.
8. Там же.
9. Там же. С. 5 - 6.
10. Там же. С. 13.
11. Маклаков В.А. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1954. С. 335.
12. Там же. С. 337.
13. Полный сборник платформ всех русских политических партий. СПб., 1906. С. 64.
14. Аронов Д.В. Законотворческая деятельность российских либералов в Государственной думе (1906 - 1917 гг.). М., 2005. С. 377.
15. Милюков П.Н. Воспоминания (1859 - 1917). Т. 1. Нью-Йорк, 1955. С. 316.
16. Там же. С. 284.
17. Столыпин П.А. "Нам нужна великая Россия..." Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906-1911. М., 1991. С. 94 - 95.
18. Милюков П.Н. Воспоминания (1859 - 1917). Т. 1. Нью-Йорк, 1955. С. 305.
19. Там же. С. 309.
20. Там же.
21. Маклаков В.А. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1954. С. 338.
22. Там же. С. 328.
23. Милюков П.Н. Воспоминания (1859 - 1917). Т. 1. Нью-Йорк, 1955. С. 307.
24. Полный сборник платформ всех русских политических партий. СПб., 1906. С. 60.
25. Программы главнейших русских партий. [M.], 1917. С. 41.
26. Милюков П.Н. Воспоминания (1859 - 1917). Т. 1. Нью-Йорк, 1955. С. 376 - 387.
27. Государственная Дума первого призыва. Портреты, краткие биографии и характеристики депутатов. М., 1906. С. 27.
28. Новгородцев П.И. Введение в философию права. Часть II. Кризис современного правосознания. М., 1909. С. 2.
29. Там же. С. 4 - 5.
30. Там же. С. 5.
31. Там же.
32. Там же. С. 12.
33. Там же. С. 15.
34. Там же. С. 16.
35. Там же. С. 345.
36. Там же. С. 346.
37. Там же. С. 354.
38. Там же. С. 390.
39. Там же. С. 390.
40. Новгородцев П.И. Право на достойное человеческое существование // О праве на существование. Социально-философские этюды П.И. Новгородцева и И.А. Покровского. СПб., М., 1911. С. 3.
41. Новгородцев П.И. Введение в философию права. Часть II. Кризис современного правосознания. М., 1909. С. 392.
42. Там же. С. 393.
43. Винавер М.М. Из области цивилистики. СПб., 1908. С. 337.
44. Аронов Д.В. Законотворческая деятельность российских либералов в Государственной думе (1906 - 1917 гг.). М., 2005. С. 408.


IDEAL MODEL OF STATE ADMINISTRATION IN WORKS
OF THEORISTS OF CONSTITUTIONAL-DEMOCRATIC PARTY
(PEOPLE'S FREEDOM PARTY)

In the article the model of state administration, presented in the views of the Constitutional-Democratic Party (People's Freedom Party), is analyzed; from the author's point of view, Cadet Model of state administration was centrist by nature, though in reality, despite centrist political orientation, Cadets in their views deviated to the right and left from the centrist political ideology, presented in Russia in the beginning of the XX century.

Key words: Constitutional-Democratic Party (People's Freedom Party), the peasant question, the rural community, market society, socialism, liberalism, revolutionary democracy, the organisation of centrist government.



Свобода России.
Плакат КДП - ПНС (1917)



ЭКСПЛУАТАЦИЯ И СОБСТВЕННОСТЬ
В ПАТРИАРХАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ

Согласно господствующим представлениям, патриархальное общество является доклассовым. Однако анализ исторических фактов, проведённый автором статьи, говорит о наличии в этом обществе классовых отношений. Патриархальная эксплуатация человека человеком осуществляется в непосредственно общественной форме, а именно в форме власти.

Ключевые слова: патриархальное общество, классовая эксплуатация, собственность, переход от доклассового строя к классовому, власть.



Неправильное понимание эксплуатации и собственности ведёт исследователей патриархального общества к серьёзным ошибкам, и в первую очередь - к представлению об отсутствии в этом обществе классовых отношений

Неправильное понимание эксплуатации и собственности ведёт исследователей патриархального общества к серьёзным ошибкам, и в первую очередь - к представлению об отсутствии в этом обществе классовых отношений. Например, В.А. Шнирельман, характеризуя социальные структуры калифорнийских индейцев в период европейской колонизации Америки как предклассовые, тут же отмечает, что возглавлявшие эти структуры вожди "обычно освобождались от самостоятельной добычи пищи и кормились за счёт подношений общинников". Разумеется, кормились не как нищие, и более того: для решения бытовых проблем имели под рукой ремесленников, которые в ряде случаев "занимались исключительно обслуживанием потребностей знати"1. И это "предклассовые структуры"!

О тех, кто описывает патриархальную жизнь в духе социального мира и гармонии, Шнирельман отзывается негативно: они "затемняют дело", "создают иллюзию"2. "На деле, - утверждает историк, - в процессе классообразования широкие общественные интересы всё более отступали на второй план перед корыстными побуждениями правящей верхушки. <…> Общественный продукт, в той или иной форме поступавший к вождям, чем дальше, тем больше расходовался на содержание пышного двора, где представители знати наслаждались роскошью и обслуживались многочисленной челядью. <…> Главным источником доходов вождям служили их собственные обширные земли, обрабатываемые … трудом общинников, всевозможные налоги и поборы, а также всё более усиливавшиеся со временем войны. Только в эту эпоху войны стали вестись специально ради грабежа, и в первую очередь с целью захвата земли. Последнюю вожди либо присоединяли к своим владениям, либо раздавали приближённым. Не менее важной формой обогащения являлось и данничество, позволявшее одним этносам безвозмездно пользоваться плодами труда других. Все эти отношения свидетельствуют о возникновении ранних форм эксплуатации… <…> Возникшая в определённый момент пропасть между знатью и простыми общинниками всё более увеличивалась, что находило отражение, в частности, в формировании особой субкультуры, присущей представителям высшего слоя. И, наконец, в некоторых посёлках или протогородах в предклассовый период кварталы знати начали отгораживаться от остальной территории крепостными стенами, что говорило уже об определённом накале социальных противоречий между знатью и простыми общинниками"3.


В.А. Шнирельман

По Шнирельману, патриархальный строй - всего лишь стадия разложения общинного строя, а по Дьяконову - даже не стадия разложения, а любая стадия первобытнообщинного строя

Крупная земельная собственность вождя и знати, пышный двор с многочисленной челядью, налоги, поборы, грабительские войны, данничество, социальная пропасть между знатью и общинниками - что это, если не классовый строй? Однако, по Шнирельману, такой строй - всего лишь предклассовый, всего лишь стадия разложения общинного строя, а по И.М. Дьяконову - даже не стадия разложения, а любая стадия первобытнообщинного строя4. Неужели только кровавая бойня в рамках того или иного общества может заставить историков увидеть антагонистические классы и их борьбу?!

Широко распространённое представление о патриархальной эпохе как о стадии разложения общинного строя не выдерживает серьёзной критики. Оно, справедливо отмечает В.И. Кузищин, "уязвимо как с конкретно-исторической, так и теоретической точки зрения, поскольку констатация довольно далеко зашедшего разложения родоплеменных отношений, социальной дифференциации и развития хозяйства, с одной стороны, создания государственности (пусть примитивной) и определённой системы культурных ценностей - с другой, плохо совмещается с условиями первобытных отношений"5.


И.М. Дьяконов

Согласно В.И. Кузищину, патриархальная эпоха - это переходный период от общинного (доклассового) строя к общественному (классовому). Патриархальное общество стоит у Кузищина в раскорячку: одной ногой - в общинном строе, а другой - в общественном.

По мнению Кузищина, чтобы исправить господствующее в современной науке ущербное представление о патриархальной (раннеклассовой) эпохе, нужно признать, что она представляет собой не последнюю стадию общинного строя, а переходный период от общинного (доклассового) строя к общественному (классовому). В рамках этого периода историк выделяет две фазы: фазу зарождения классового строя в лоне доклассового и фазу начального развития уже родившегося классового строя.

Получилось очень плохо. Общество, переходное от доклассового к классовому, стоит у Кузищина в раскорячку: одной ногой - в общинном строе, и в этом плане оно доклассовое, а другой - в общественном строе, и в этом плане оно классовое. В таком случае, переходное общество можно характеризовать как раннеклассовое только тогда, когда оно проходит вторую фазу своего развития, а для первой фазы требуется иная характеристика (здесь напрашивается термин "позднее доклассовое"). Какой отсюда вывод? Во избежание путаницы, нужно говорить не о едином переходном обществе, а о последней форме общинного (доклассового) строя и первой форме общественного (классового) строя. Введя понятие переходного общества, Кузищин хотел улучшить, модернизировать образ патриархального строя в современной науке, но вместо этого предложил ещё одно несуразное, путаное представление.


В.И. Кузищин

Под путаные представления о наличии классовых отношений в патриархальном обществе В.П. Илюшечкин попытался подвести солидный теоретический фундамент. Патриархальную эксплуатацию он описывает так, что непонятно, классовая она или доклассовая

Для такого рода путаных представлений о патриархальном обществе, гуляющих по страницам бесчисленного множества исторических трудов, В.П. Илюшечкин попытался создать солидный теоретический фундамент.

"В предклассовых обществах, - пишет он, - где ещё отсутствуют государственность и частная собственность на средства производства, но уже производится в какой-то мере прибавочный продукт, имеет лишь то или иное распространение присвоение старейшинами большесемейных, патронимических и сельских общин этого продукта, создаваемого общинниками. Большесемейная и патронимическая община у различных народов объединяла по нескольку поколений женатых и неженатых родственников под началом старейшины, который руководил её производственной деятельностью, распоряжался её страховыми, ритуальными и прочими фондами и представлял её интересы перед внешним миром. Взрослые члены общины обычно располагали своими земельными наделами и обязаны были помогать старейшине обрабатывать его поле и отдавать ему со своих наделов часть урожая, которая шла на пополнение общих фондов общины и могла в какой-то мере присваиваться старейшиной. В состав такой общины нередко входили и несвободные работники, располагавшие своими наделами и обязанные отрабатывать известное число дней на поле старейшины.
Таким образом, глава общины имел возможность присваивать в свою пользу прибавочный труд её членов в его натуральной или овеществлённой форме. Во многих случаях такое присвоение могло выходить за рамки обмена трудовой деятельностью и потому носить характер эксплуатации"6.

Мы видим, что на вопрос "Была ли в патриархальной общине классовая эксплуатация?" Илюшечкин отвечает уклончиво: могла быть, а могла и не быть. "Патриархальная эксплуатация, - добавляет историк, - судя по всему, является наиболее архаической и зачаточной разновидностью эксплуатации человека человеком"7.

Следует отметить, что патриархальную форму эксплуатации Илюшечкин одновременно характеризует как "наиболее архаическую" и "зачаточную", не видя в таком сочетании характерных свойств ничего странного. На самом же деле, характеристика получилась не просто странной, а вызывающе странной, прямо-таки несуразной: если, будучи наиболее архаической, форма классовой эксплуатации, пусть и неразвитая, уже существует, имеется в наличии, то, будучи зачаточной, она ещё отсутствует, ибо в наличии имеются лишь её зачатки. Смешивая зародыш предмета с самим предметом и совершая тем самым типичную ошибку теоретиков, склонных к метафизике, Илюшечкин не только не выяснил, является ли патриархальная община классовой структурой или нет, но ещё и усилил теоретическую неразбериху в этой сфере научных исследований.


Старейшина-патриарх не только может эксплуатировать работников, но и действительно делает это

Между тем общественные связи старейшины-патриарха с членами его общины автор "Эксплуатации и собственности" описал довольно удачно. Нарисованная историком картина ясно говорит о том, что одну из главных особенностей патриархальной общины составляет возможность старейшины эксплуатировать остальных общинников. Благодаря обязанности последних регулярно отдавать первому определённую часть своего труда в непосредственной или овеществлённой форме такая возможность устойчиво воспроизводится и время от времени не может не переходить в действительность. Стало быть, говорить, что здесь имеет место лишь зачаточная эксплуатация человека человеком, голая возможность без соответствующей действительности, неправильно. Старейшина-патриарх не только может эксплуатировать работников, но и действительно делает это.

Однако автор "Эксплуатации и собственности" остерегается квалифицировать главу патриархальной общины как эксплуататора. Историка смущает расплывчатость экономической маски старейшины-патриарха в процессе общественного производства, нечёткий характер его эксплуататорской деятельности: вот старейшина предстаёт перед взором исследователя как член общины, работник умственного труда, организатор общей деятельности, а вот он же ведёт себя как явный эксплуататор, противостоящий общине, сосущий из неё кровь для удовлетворения своих прихотей, извращённых потребностей собственника. И тем не менее всякий глава патриархальной общины - самый настоящий эксплуататор, и если на уровне базиса, в сфере материального производства, его эксплуататорская сущность проявляет себя смутно, расплывчато, то на уровне надстройки, в сфере духа, - ярко и чётко, ибо главная задача любого патриарха - неусыпно следить за строгим соблюдением патриархальных устоев, т.е. тех обычаев, которые обеспечивают ему возможность эксплуатировать других общинников.


Разве может такой благообразный
старец кого-то эксплуатировать?
Может. И, если он глава
патриархальной общины,
обязательно делает это

Патриархальная эксплуатация - это исходная форма классовой эксплуатации

Итак, в патриархальной общине налицо, с одной стороны, эксплуататор, с другой - эксплуатируемые, причём это деление на стороны-антагонисты имеет устойчивый характер, т.е. представляет собой определённую (исходную) форму эксплуатации человека человеком. Что это, как не классовая структура? Могут возразить: социальные классы - большие группы людей, а здесь всего лишь община, маленький коллектив. Но, рассматривая всю совокупность таких общин, т.е. раннее общество в целом, мы получаем самые настоящие антагонистические классы, правда, выражаясь языком Гегеля, классы в себе, в их наиболее простом, неразвитом виде: с одной стороны, класс патриархальных старейшин (деспотов), с другой - класс патриархальных общинников.

Илюшечкин не видит классового характера эксплуатации человека человеком в патриархальной общине. С его точки зрения, для классовой эксплуатации необходимо, чтобы общественные средства производства находились в руках частного собственника. Старейшина-патриарх таковым не является, следовательно, заключает историк, классовой эксплуатации нет. В результате патриархальная эксплуатация приобретает нелепый вид: патриарх эксплуатирует общинников, но эксплуататором не является. Дескать, чужой труд он присваивает мило, по-домашнему, как свой, родной человек, поэтому обижаться на него некому и не за что.

Ещё более эфемерный характер приобретает патриархальная эксплуатация в поздних трудах И.М. Дьяконова. Хотя в патриархальной общине, пишет он, "есть известный привилегированный социальный слой, в ней нет эксплуатируемого производящего класса, который противостоял бы господствующему непроизводящему классу. Сельскохозяйственное (включая скотоводческое) производство, так же как и ремесло, осуществляется всей массой носящего оружие населения"8. В общем, все - сверху донизу - дружно производят средства личного и общественного существования, но при этом почему-то у одних (у меньшинства) есть привилегии, а у других (у большинства) - нет.


Глава патриархальной общины - главный владелец общественной собственности, а остальные общинники - зависящие от него совладельцы. При этом классовая эксплуатация со стороны патриарха имеет непосредственно общественный характер

"…Никто не согласится по доброй воле на уступку лишней доли в общественном продукте кому-то другому", - считает Дьяконов9, но в патриархальные времена общинники именно по доброй воле отдают часть своего труда старейшине-патриарху. Дело в том, что глава патриархальной общины играет роль главного владельца общественной собственности, а остальные общинники являются зависящими от него совладельцами. При патриархальном строе, отмечает К. Маркс, собственность личности есть "лишь владение этого лица" в рамках общины10.

Старейшина-патриарх - общественный, а не частный собственник, но означает ли общественный характер патриархальной собственности, что патриарха нельзя рассматривать в качестве эксплуататора, представителя угнетающего класса? Отнюдь. Специфика классовой эксплуатации со стороны патриарха как раз и состоит в том, что его эксплуататорская деятельность имеет непосредственно общественный характер.


К. Маркс

В непосредственно общественном характере патриархальной эксплуатации - секрет её неуничтожимости при любых происходящих в обществе социальных катаклизмах и секрет отрицания исследователями её классовой сущности. Историки умудряются отрицать даже классовый характер патриархального государства

В непосредственно общественном характере патриархальной эксплуатации - секрет её живучести, неуничтожимости при любых происходящих в обществе социальных катаклизмах и секрет отрицания исследователями её классовой сущности. Илюшечкин и другие историки считают непосредственно общественные отношения доклассовыми, первобытнообщинными. По их мнению, патриархальная община - такой же доклассовый коллектив, как и родовая: дескать, и тут и там - община, и тут и там - непосредственно общественные связи. Однако патриархальная община, несмотря на слово "община", на самом деле, общиной не является. Это - раннее общество, классовый коллектив. Общественная, классовая сущность патриархальных (квазиобщинных) отношений весьма красноречиво заявляет о себе, когда на базе объединения нескольких патриархальных общин возникает деспотическое государство.

Но даже патриархальное государство, по мнению Илюшечкина, является доклассовым. В монографии "Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах" об этом вскользь, мимоходом, как о чём-то хорошо известном и общепринятом, сказано уже в начале первой главы, а позже, в шестой главе, тема патриархального государства освещена специально и подробно - там, где Илюшечкин говорит о путях возникновения классового строя.


Основные ступени развития
человечества, по К. Марксу

Ф. Энгельс ошибочно выделял два пути образования классов. На самом деле, путь только один: от родовой общины к патриархальной

Отметим, что, по Энгельсу, их два. Классы и отношения господства - подчинения, утверждает классик марксизма со страниц "Анти-Дюринга", "возникли двояким путём": через осуществление организаторской деятельности и через порабощение военнопленных. Первый путь ведёт к деспотизму (азиатскому способу производства), второй - к рабовладению (античному способу производства)11.

В эту нарисованную Энгельсом картину следует внести поправки. Во-первых, исходная форма классовой эксплуатации может быть только деспотической (патриархальной), ибо невозможно представить себе более простую эксплуатацию человека человеком, чем та, которая берёт общинные отношения и приспосабливает их для общественных (классовых) нужд. Стало быть, путь к классовому строю не двоякий, а только один: от родовой общины к патриархальной.

Во-вторых, рабовладение может появиться только после деспотизма, так как оно представляет собой новую, более развитую, усложнённую форму эксплуатации. В самом деле, эксплуатировать кого-то на "родственных", квазиобщинных началах, как это делает деспот, гораздо проще, чем выступать в роли рабовладельца, т.е. собственника рабов - людей, у которых собственность начисто отсутствует, причём её отсутствие прямо или косвенно вызвано деятельностью рабовладельца. Вот почему утверждение автора "Анти-Дюринга" о возникновении рабства наряду с деспотизмом следует признать некорректным.

Эта некорректность Энгельса хорошо видна на фоне формационной схемы из работы Маркса "К критике политической экономии" (1859 г.). Здесь азиатский (деспотический), античный (рабовладельческий), феодальный и буржуазный способы производства представлены как "прогрессивные эпохи экономической общественной формации"12, узловые точки на единой линии общественного развития. Таким образом, согласно данной схеме, первая классовая структура - деспотизм и только деспотизм, а рабовладение всегда возникает позже - как вторая, более прогрессивная, чем деспотизм, классовая структура.


Ф. Энгельс

Идея о двояком (трояком и т.д.) пути классообразования расщепляет единый путь формационного развития на два (три и т.д.), что противоречит марксистской теории формаций

На фоне другой, более ранней формационной схемы - из "Манифеста коммунистической партии" (1848 г.), - где азиатский (деспотический) способ производства отсутствует, оплошность Энгельса почти незаметна, однако какую бы формационную схему классиков марксизма мы ни взяли, идея о двояком пути классообразования не впишется в неё, ибо расщепляет единый путь формационного развития на два, что противоречит марксистской теории формаций. Последняя на своём высшем, наиболее абстрактном уровне требует фиксировать только существенные моменты социального развития, а любое развитие в его существенных моментах есть не что иное, как однолинейный процесс.

В "Манифесте коммунистической партии" азиатский способ производства отсутствует, в "К критике политической экономии" он есть. Формационная схема поплыла, следовало устранить возникшую неопределённость, но классики марксизма не сделали этого - просто не успели. Однако при всех своих колебаниях в теоретической сфере К. Маркс никогда не подвергал сомнению лежащий в основе формационного подхода к истории принцип тождества социального развития. Согласно этому принципу, нормальное социальное развитие, где бы и когда бы оно ни проходило, есть один и тот же строго последовательный, ступень за ступенью, подъём по формационной лестнице. В справедливости данного принципа вряд ли сомневался и Энгельс, а его заявление о двояком пути классообразования, допускающее вариативность формационного развития, - скорее всего, нечаянная оплошность, плод теоретической небрежности, не более того.


По мнению многих историков, недостаток энгельсовского анализа возникновения классов состоит не в отступлении от принципа тождества формационного развития любых социальных групп, а как раз наоборот - в недостаточно смелом отступлении от этого принципа

Многие историки-марксисты считают иначе, и В.П. Илюшечкин - в их числе. По его мнению, недостаток энгельсовского анализа возникновения классов состоит не в отступлении от принципа тождества формационного развития любых социальных групп, а как раз наоборот - в недостаточно смелом отступлении от этого принципа. В результате автор "Эксплуатации и собственности" выделил не два, как Энгельс, а три варианта возникновения классового строя, усугубив тем самым нечаянную ошибку автора "Анти-Дюринга": "В одних случаях, как принято считать, сначала зарождается крупная частная собственность, частнособственническая эксплуатация, классовое расслоение, а вслед за ними складывается и государство как продукт непримиримости классовых противоречий. В других случаях крупная частная собственность на землю, частнособственническая эксплуатация, первые общественные классы и государство возникают более или менее одновременно, обычно на основе покорения и закрепощения одного народа другим. Типичный пример - Спарта. В третьих случаях появлению крупной частной собственности на средства производства, частнособственнической эксплуатации и расколу общества на антагонистические классы предшествует возникновение сословного государства. Типичными примерами могут послужить шанско-иньское (XIV - XI вв. до н.э.) и чжоуское (XI - VII вв. до н.э.) государства в Китае, государства инков и ацтеков в доколумбовой Америке и ряд государств Тропической Африки. В этих государствах ещё отсутствовали общественные классы и система частнособственнической эксплуатации, поскольку там ещё не сложилась крупная частная собственность на землю, которая находилась в собственности общин. Однако там общество уже делилось на массу эксплуатируемых общинников и на стоявшую у власти тонкую эксплуататорскую прослойку родовой знати. Отчуждение этой прослойкой прибавочного продукта и прибавочного труда общинников производилось в форме освящённых традицией полудобровольных отработок и приношений (патриархальная эксплуатация), а также в форме присвоения части налогов (дани) и трудовых повинностей, включавших обработку специальных общинных полей, урожай с которых шёл на государственные нужды и на содержание знати"13.

Итак, согласно Илюшечкину, история знает не один, не два, а целых три пути возникновения общественных классов. Увы, из этих путей лишь один (первый) походит на правду, остальные весьма сомнительны. В самом деле, в глазах любого грамотного теоретика более или менее одновременное появление где бы то ни было, в том числе и в Спарте, эксплуатации, собственности, классов и государства (второй путь) скорее чудо, чем реальность. Что касается третьего пути, то и его реальность вызывает большие сомнения. В наше, постсоветское время возможность построения государства без эксплуатации человека человеком и классового неравенства безоговорочно признают только очень наивные люди.


Книга В.П. Илюшечкина
"Эксплуатация и собственность
в сословно-классовых обществах"

Илюшечкин ошибочно утверждает, что антагонистические классы возникают лишь там, где есть частная собственность

Однако количество путей классообразования - не самое интересное в илюшечкинском анализе разложения общинного строя. В отличие от автора "Анти-Дюринга", автор "Эксплуатации и собственности" настаивает на том, что антагонистические классы возникают лишь там, где есть частная собственность.


Энгельс подчёркивает, что классовую структуру создаёт не кучка богатых частников, а общество в целом

Посмотрим, как освещает эту тему Ф. Энгельс. "Нам нет надобности, - пишет он, - выяснять здесь, каким образом … возраставшая самостоятельность общественных функций по отношению к обществу могла со временем вырасти в господство над обществом; каким образом первоначальный слуга общества, при благоприятных условиях, постепенно превращался в господина над ним; каким образом господин этот выступал, смотря по обстоятельствам, то как восточный деспот или сатрап, то как греческий родовой вождь, то как кельтский глава клана и т.д.; в какой мере он при этом превращении применял … насилие и каким образом, наконец, отдельные господствующие лица сплотились в господствующий класс. Нам важно только установить здесь, что в основе политического господства повсюду лежало отправление какой-либо общественной должностной функции и что политическое господство оказывалось длительным лишь в том случае, когда оно эту свою общественную должностную функцию выполняло. Сколько ни было в Персии и Индии деспотий, … каждая из них знала очень хорошо, что она прежде всего - совокупный предприниматель в деле орошения речных долин, без чего там невозможно было какое бы то ни было земледелие"14.

В этой цитате нет даже намёка на то, что для возникновения общественных классов требуется частная собственность - именно частная, а не собственность вообще, собственность как таковая. Напротив, по Энгельсу, классовую структуру создаёт не кучка богатых частников, а общество в целом, и происходит это в ходе стихийного закрепления за отдельными его членами тех или иных общественных функций, или, другими словами, в процессе появления собственности в её наиболее простой форме, имеющей непосредственно общественный характер, - в форме власти.

Кто такой деспот? На уровне базиса это - человек, который эксплуатирует других людей как владелец, т.е. организатор общественной деятельности, на уровне надстройки - полномочный представитель власти, общественной собственности.

"…В большинстве основных азиатских форм, - пишет про это Маркс, - объединяющее единое начало, стоящее над … мелкими общинами, выступает как высший собственник или единственный собственник, в силу чего действительные общины выступают лишь как наследственные владельцы. Так как это единое начало является действительным собственником и действительной предпосылкой общей собственности, то само оно может представляться чем-то особым, стоящим выше этого множества действительных отдельных общин, в которых каждый отдельный человек, таким образом, на деле лишен собственности, или … собственность, как находимое им в виде неорганической природы тело его субъективности, представляется для него опосредствованной тем, что объединяющее единое начало, реализованное в деспоте как отце этого множества общин, предоставляет надел земли отдельному человеку через посредство той общины, к которой он принадлежит. Прибавочный продукт … принадлежит поэтому, само собой разумеется, этому высшему единому началу"15.


Советское издание "Анти-Дюринга"

Деспот есть особая личность, которая присваивает прибавочный продукт всего общества, т.е. выступает как собственник этого продукта, но собственник не частный, а единичный

Итак, деспот есть особая личность, которая присваивает прибавочный продукт всего общества, т.е. выступает как собственник этого продукта, но собственник не частный, а единичный, или владыка, причём его единичность имеет непосредственно общественный характер, ибо является прямым следствием его уникальной общественной функции - функции объединяющего высшего начала, верховного организатора совместной деятельности находящихся в его подчинении общин. Только благодаря этой своей функции деспот имеет возможность единолично распределять прибавочный продукт патриархального общества, или, другими словами, эксплуатировать общинников, властвовать над ними.

С тем, что власть есть собственность, согласны далеко не все. Более того, до сих пор господствует другая точка зрения. Тесное, кровное родство власти и собственности обычно отрицают, и потому всякую связь между ними рассматривают как необязательную, непрочную, случайную.


Востоковед Л.С. Васильев, чтобы показать специфику собственнических отношений на Востоке, ввёл в обиход историков неудачный термин "власть-собственность", подразумевающий, что власть может и не быть собственностью

Известный востоковед Л.С. Васильев, вроде бы, возражает против этой точки зрения. "Власть и собственность неразделимы, нерасчленимы", - утверждает он в своём двухтомнике "История Востока"16. Однако приведённые слова не следует понимать абстрактно, в предельно общем смысле, ибо, согласно Васильеву, нераздельность власти и собственности - характерная черта лишь неевропейского общества. Для этой характерной черты автор "Истории Востока" ввёл даже новый термин - "власть-собственность".

Новый термин Васильева нельзя признать удачным не только из-за его громоздкости, но и по другой, гораздо более серьёзной причине: он явно подразумевает, что власть может и не быть собственностью, что совершенно неверно. Это неверно, даже с точки зрения самого автора "Истории Востока".

"Появление феномена власти-собственности было важным моментом на пути институализации общества и государства в неевропейском мире, - пишет Васильев. - Практически это означало, что прежняя свободная община теряла свои исключительные права владения её угодьями и продуктом. Теперь она вынуждена была делить эти права с теми, кто в силу причастности к власти мог претендовать на долю её имущества, начиная от регионального вождя-администратора … и кончая общинным главой, всё более превращавшимся в чиновника аппарата администрации. Иными словами, возникал и надолго закреплялся хорошо знакомый специалистам феномен перекрывающих друг друга владельческих прав: одна и та же земля (а точнее, право на продукт с неё) принадлежит и обрабатывающему её крестьянину, и общине в целом, от лица которой выступает распределяющий угодья старейшина, и региональному администратору, и верховному собственнику"17.

Юридический язык, которым пользуется историк, описывая владение землёй в деспотическом обществе, недвусмысленно указывает на то, что речь идёт о распределении собственности. Нет, заявляет Васильев, речь здесь, в основном, не о собственности, а о власти: "Власть-собственность - это … альтернатива европейской античной, феодальной и буржуазной частной собственности в неевропейских структурах, причём это не столько собственность, сколько власть, так как функции собственника здесь опосредованы причастностью к власти, т.е. к должности, но не к личности правителя"18.


Л.С. Васильев

Во-первых, отметим, что "власть-собственность" в том виде, в каком её чуть выше, в предыдущей цитате, изобразил Васильев, вовсе не альтернатива европейской феодальной частной собственности. Напротив, говоря о "перекрывающих друг друга владельческих правах", российский историк чуть ли не дословно воспроизводит описание "сейзины" французским медиевистом М. Блоком19, а, как убедительно показал последний, причём на европейском материале, "сейзина" - типично феодальная форма собственности. Отмеченная нами оплошность Васильева свидетельствует о серьёзных изъянах в его представлениях об исторических формах собственности. Уж если выставлять деспотическую собственность как альтернативу и античной, и феодальной, и буржуазной собственности, то следует делать это на языке чистой нравственности, без примеси категорий правоведения, ибо при деспотизме общественные отношения регулируются не юридическими нормами (их ещё нет), а нормами нравственности.

Во-вторых, серьёзные возражения вызывает утверждение Васильева о том, что в рамках деспотического строя функции собственника "опосредованы причастностью к власти, т.е. к должности, но не к личности правителя". То есть как это "не к личности правителя"?! Что же получается - при деспотизме личные качества не оказывают прямого влияния на доступ человека к той или иной собственности? Неужели талантливость или бездарность деспота непосредственно не отражаются на его функциях собственника? Тогда это не деспотия, а рай для ленивых управленцев.

Нет здесь никакого управленческого рая, уточняет Васильев, речь совсем о другом: "По наследству в этих структурах может быть передана должность с её правами и прерогативами, включая и высшую собственность, но не собственность как исключительное частное право владения вне зависимости от должности"20.


Марк Блок

Об отношении власти к частной собственности Васильев пишет так небрежно, что путает владение и власть, собственность вообще и частную собственность, а в результате сбивает с толку и себя, и читателя

Так вот о чём речь: об отношении власти к частной собственности, а не к собственности как таковой! Васильев пишет об этом очень небрежно, то и дело путая владение и власть, собственность вообще и частную собственность, а в результате сбивает с толку и себя, и читателя.

"…Высшая собственность правителя-символа, олицетворяющего коллектив, - утверждает автор "Истории Востока", - производна от реального владения достоянием коллектива и безусловного права распоряжаться его ресурсами и имуществом…"21 В этих словах историка истина смешана с ложью, ибо собственность деспота действительно производна от владения, но от владения производно и право. Читаем дальше: "…причём и то и другое в конечном счёте производно от власти"22. А здесь уже истины нет, осталась только ложь: поскольку власть, во-первых, исходная форма собственности, а во-вторых - форма владения, получаем, что, согласно Васильеву, и собственность, и владение производны от своей формы, т.е. форма предмета (явления) первична по отношению к предмету (явлению)!

"Власть (владение) рождает понятие и представление о собственности, - продолжает с такой же, если не большей, теоретической небрежностью, какую мы уже наблюдали, автор "Истории Востока", - собственность рождается как функция владения и власти"23. Если Васильев говорит о владении, а не о власти, то всё правильно. Но если говорит о власти, а не о владении, то получается нелепо: собственность рождается как функция своей формы. Правда, если, говоря о власти, историк имеет в виду не собственность вообще, а частную собственность, получается не только правильно, но ещё и глубоко: частная собственность рождается из общественной, или из власти, как одна из функций последней.


С нашей точки зрения, Л.С. Васильев, действуя как историк, пытается показать, что общественная собственность порождает частную, однако, действуя как теоретик, создаёт искуственную схему, согласно которой существует специфически восточный феномен власти-собственности

С нашей точки зрения, автор "Истории Востока" пытается донести до читателя именно эту чрезвычайно важную теоретическую мысль: то, что власть (общественная собственность) порождает свою противоположность - частную собственность. Увы, Васильев-теоретик гораздо хуже Васильева-историка. Читая небрежные, а местами - просто неряшливые и даже нелепые, рассуждения историка-востоковеда о понятии "власти-собственности", легко свести содержание этого понятия к тому, что существует-де уникальный феномен, характерный только для неевропейского мира, - феномен единства власти и собственности, - выступающий как непреодолимая преграда для слияния западной и восточной цивилизаций. Такая трактовка "власти-собственности", весьма популярная в современной социологии, вполне правомерна, ибо и сам Л.С. Васильев, выступая как теоретик, предлагает именно её, однако по прочтении "Истории Востока" нельзя не прийти к выводу, что автор этой книги вкладывает в понятие "власти-собственности" более глубокое содержание, чем то, которое диктует его примитивная теоретическая схема.


Крито-микенские греки, отмечает, в частности, историк, "жили примерно по тем же стандартам", что и древневосточные общества, т.е. по стандартам "власти-собственности"24. Стало быть, вопреки теоретической схеме Васильева, эти стандарты вряд ли стоит рассматривать как неевропейские, и более того: логично предположить, что они характеризуют любое раннее общество, в какой бы части света оно ни находилось. Под напором исторических фактов Европа не может не утратить мистический ореол региона, несовместимого с диктатом "власти-собственности", а выражаясь проще и точнее - деспотической (патриархальной) власти.

Теперь подведём итоги нашего исследования характерных особенностей патриархального общества. Нам удалось выяснить, что, во-первых, это общество представляет собой классовую структуру, пусть и в её простейшем, совершенно неразвитом виде, и что, во-вторых, господствующая форма эксплуатации в этом обществе - собственность в её наиболее простой форме, а именно - в форме власти.


1. История первобытного общества. Эпоха классообразования. - М., 1988. - С. 53.
2. Там же. С. 122.
3. Там же. С. 122 - 124.
4. Дьяконов И.М. Пути истории: От древнейшего человека до наших дней. - М., 2007. - С. 23.
5. Кузищин В.И. Античное классическое рабство как экономическая система. - М., 1990. - С. 32.
6. Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах. - М., 1990. - С. 12 - 13.
7. Там же. С. 13.
8. Дьяконов И.М. Пути истории: От древнейшего человека до наших дней. - М., 2007. - С. 24.
9. История древнего мира. - М., 1989. - С. 39.
10. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 46. Ч. I. - М., 1968. - С. 270.
11. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведённый господином Евгением Дюрингом. - М., 1978. - С. 139 - 141.
12. Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. - М., 1983. С. 536.
13. Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах. - М., 1990. - С. 158 - 159.
14. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведённый господином Евгением Дюрингом. - М., 1978. - С. 139 - 140.
15. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 46. Ч. I. - М., 1968. - С. 268 - 269.
16. Васильев Л.С. История Востока: В 2 т. Т. 1. - М., 1993. - С. 69.
17. Там же. С. 69 - 70.
18. Там же. С. 69.
19. Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. - М., 1986. - С. 177.
20. Васильев Л.С. История Востока: В 2 т. Т. 1. - М., 1993. - С. 69.
21. Там же.
22. Там же.
23. Там же.
24. Там же. С. 140 - 141.


EXPLOITATION AND PROPERTY
IN A PATRIARCHAL SOCIETY

According to prevailing notions, patriarchal society is pre-class. However, analysis of historical facts, conducted by the author, indicates the presence of class relations in this society. The patriarchal exploitation of a man by a man is executed directly in the public form, namely in the form of power.

Key words: patriarchal society, class exploitation, the property, the transition from pre-class structure to class, power.



Микенская женщина



ДВА "ВЗГЛЯДА" РУССКОГО ЛИБЕРАЛА XIX ВЕКА:
К.Д. КАВЕЛИН О РАЗВИТИИ
ИНСТИТУТА СОБСТВЕННОСТИ В РОССИИ

Автор статьи подробно анализирует эволюцию социологического осмысления развития института собственности в России одним из основоположников русского либерализма К.Д. Кавелиным в период с середины 40-х по конец 50-х гг. XIX в.

Ключевые слова: русский либерализм XIX в., социология К.Д. Кавелина, развитие института собственности в России.



Большинство российских обществоведов середины XIX в. симпатизировало раннекапиталистическому (либеральному) пути развития собственности. Это, в частности, проявилось в негативном отношении к сельской общине. Одним из первых за теоретическое обоснование необходимости уничтожить общинное землевладение взялся К.Д. Кавелин

Большинство российских теоретиков-обществоведов середины XIX в., занимавшихся вопросами собственности, симпатизировало раннекапиталистическому (либеральному) пути её развития. Этот путь освящает девиз laissez faire (позволяйте действовать), требующий свободной конкуренции. Поскольку тогдашнее российское общество стремилось вырваться из пут натурального хозяйства феодального типа на простор капиталистического рынка, такую ориентацию обществоведов следует считать прогрессивной, но многие из них, выступая с позиций принципа свободной конкуренции, явно перегибали палку, не замечая того, что к середине XIX века восхваляемый ими принцип уже изрядно подмочил свою репутацию во всех более или менее развитых странах Запада и заставил их правящие круги с нарастающей интенсивностью вводить в экономику элементы государственного капитализма.

Чрезмерное увлечение русских обществоведов идеалами свободной конкуренции проявилось, в частности, в изображении российского общинного землевладения XIX века как такого древнего пережитка, который гораздо архаичнее землевладения помещиков, а потому абсолютно несовместим с капиталистической системой хозяйствования и подлежит ликвидации в первую очередь. Одним из первых за теоретическое обоснование этой антиобщинной позиции взялся выдающийся правовед и историк К.Д. Кавелин. Ещё в 1847 г. он опубликовал в журнале "Современник" статью "Взгляд на юридический быт древней России", где представил общинность как одну из древнейших форм социальной жизни, превратившуюся в новое время в явный анахронизм.

Толчком для написания статьи послужило стремление Кавелина, используя новейшие научные средства, положить конец затянувшемуся спору западников и славянофилов, совершенно по-разному объяснявших, почему, несмотря на резкое отличие русского быта от европейского, "с XVIII века наше отчуждение, холодность к Европе вдруг совершенно исчезают и заменяются тесной связью, глубокой симпатией"1. В ходе ответа на этот больной вопрос автор статьи предпринял смелую, новаторскую попытку изложить всю историю России - с глубокой древности по новое время - в виде стройной социологической схемы, изображающей закономерное движение русского общества по ступеням его развития.


Константин Дмитриевич Кавелин

Идею изложить всю историю России в виде закономерного движения русского общества по ступеням его развития подсказали Кавелину Гегель и Конт

Идея такого изображения русской истории возникла не на пустом месте. Кавелина вдохновляли социальная философия Г.В.Ф. Гегеля и позитивизм О. Конта. Опираясь на Гегеля и Конта, автор "Взгляда на юридический быт древней России" объявляет о своём намерении "оживить нашу историческую литературу"2.

Что стоит за этими громкими словами? Исследования отечественных историков, утверждает Кавелин, "поражают какою-то бесцветностью, бесхарактерностью, случайностью выбора. Вопросы существенные, важные, оставлены в стороне; мелочи поглотили всё внимание розыскателей"3. Для исправления ситуации автор "Взгляда…" считает необходимым взяться за исследование российской истории диалектически, т.е. представить её "как развивающийся организм, живое целое, проникнутое одним духом, одними началами. Явления её должны быть поняты как различные выражения этих начал, необходимо связанные между собою, необходимо вытекающие одно из другого"4.

Данную цитату легко принять за фрагмент из трудов Гегеля, и не случайно: влияние великого немецкого философа на социологию Кавелина отрицать невозможно. При этом не менее сильно повлиял на неё Конт. Главная задача, подчёркивает автор "Взгляда…", состоит не в том, чтобы изобразить российское прошлое диалектически, а в том, чтобы "воссоздать историю, как она была"5, т.е. в полном соответствии с фактами, "положительно", и здесь - несомненное влияние Конта.

Как известно, гегелевский идеализм и контовский позитивизм во многих отношениях диаметрально противоположны, что позволяет обвинить автора "Взгляда…" в эклектичности его воззрений. Почему же Д.А. Корсаков, один из редакторов полного собрания сочинений Кавелина, отмечая, как и мы, наличие в них и гегелевского, и контовского влияния, категорически утверждает, что автор этих сочинений - не эклектик6? Почему такое же мнение высказал о нём выдающийся правовед А.Ф. Кони, охарактеризовавший его как "человека цельного в полном смысле слова, последовательного и твёрдого", более того - как "врага всяких компромиссов"7?


О. Конт

Г.В.Ф. Гегель

В российское обществоведение Кавелин внёс две прогрессивные методологические установки: 1) сочетание философской (субъективной) и научной (объективной) сторон теоретической деятельности, 2) конкретно-исторический подход к предмету исследования

Дело в том, что Кавелин, используя в своей научной работе идеи теоретиков-антиподов Гегеля и Конта, не был наивным простаком или беспринципным бумагомарателем. Он прекрасно видел несовместимость гегелевского идеализма и контовского материализма, но справедливо рассматривал их совместное присутствие и одинаковый авторитет в сфере теоретического познания XIX в. не как нелепую случайность, а как закономерно возникшее в этой сфере отношение двух непримиримых полюсов.

С кавелинской точки зрения, идеализм и материализм - это две крайности, которые в равной степени ущербны, ибо "совершенно одинаково, хотя и в противоположном смысле, видят в одной стороне действительной жизни всю действительную жизнь"8. Однако идеализм и материализм не только ущербные крайности, но ещё и границы теоретического познания, поэтому их односторонность не отменяет необходимости их тщательного изучения и учёта. Исходя из такого понимания идейного наследия Гегеля и Конта, Кавелин старался использовать его не слепо, начётнически, а творчески, самостоятельно, и потому не становился ни эклектиком, ни гегельянцем, ни позитивистом. В этом его поведении просматривается установка на гармоничное сочетание идеальной и материальной, философской (субъективной) и научной (объективной) сторон теоретического исследования, что делает честь талантливому русскому историку и правоведу.

Ещё одна яркая и прогрессивная черта исследования, предпринятого автором "Взгляда на юридический быт древней России", - стремление рассматривать факты исторически, не допуская их модернизации. Говоря о древних славянах, Кавелин специально предостерегает от бездумного применения аналогии с современностью при описании их чрезвычайно примитивного быта: "Сами не подозревая, мы, когда его представляем, невольно придаём ему черты теперешнего человеческого общества, судим о нём по нашему семейному быту, проникнутому гражданственностью, которой он не знал. Его создала природа, кровь; она его поддерживала и им управляла. Оттого совершенная юридическая неопределённость - его отличительная черта. Напрасно станем мы искать в нём власти и подчинённости, прав и сословий, собственности и администрации. Человек жил тогда совершенно под определениями природы: мысль ещё не освободила его от её ига"9.

Однако отмеченные нами методологические установки Кавелина, позволяющие видеть в нём учёного с передовыми, прогрессивными взглядами, проявились в его статье о русской истории непоследовательно, и в этом нет ничего удивительного: во многих отношениях автор "Взгляда…" выступал как теоретик-первопроходец, а движение первопроходца не может быть безошибочным. Кроме того, будучи представителем дворянства, - феодального класса, который в XIX веке, цепляясь за свои старинные привилегии, тормозил развитие российского общества, - Кавелин, при всей своей просвещённости, не мог не иметь кое-каких реакционных черт, делавших его теоретическую деятельность противоречивой.

Исходный древнеславянский быт автор "Взгляда…" изображает как природный ("его создала природа"), и, в общем, это правильный подход, если не упускать из виду специфику человеческой природы по сравнению с биологической (в отличие от животного, человек - не просто часть природы, а такая её часть, которая находится в отношении к ней). Но Кавелин говорит о природе именно в биологическом смысле, сближая тем самым наших далёких предков с животными, а их коллективы - со стаями или стадами. "Природное" - это для автора "Взгляда…" то же, что "кровное", "родственное", и, соответственно, древнеславянская община - всего лишь группа кровных родственников.


Кавелин создал социологическую схему, изображающую развитие русского института собственности в виде четырёх ступеней

В результате проведённого автором "Взгляда…" социологического анализа получилась четырёхчленная схема, изображающая исторический путь России в виде лестницы, ступени которой - основные этапы развития русского быта: "общинный", "родовой", "семейственный" ("вотчинный") и "государственный" ("гражданский"). Согласно данной схеме, сущность русской истории состоит в развитии "начала личности" через распад кровнородственных связей. При этом под началом личности Кавелин понимает "чувство особности, сосредоточенности, которое заставляет человека проводить резкую черту между собою и другими и всегда и во всём отличать себя от других"10. "Степени развития начала личности и совпадающие с ними степени упадка исключительно родственного быта определяют периоды и эпохи русской истории", - утверждает автор "Взгляда…"11. На последнем из выделенных им этапов общественная жизнь России имеет уже не родственный, а гражданский (государственный) характер.

Нетрудно догадаться, что под словом "быт" в кавелинской социологии фигурирует система собственнических связей, а кавелинское "начало личности" - это частная собственность. Таким образом, содержание "Взгляда…" представляет собой схематическое изображение развития русской собственности. Кавелин исходит из того, что жить, не имея собственности, люди не могут, что собственнические отношения необходимы, и хотя в его сочинениях об этом нигде прямо не сказано, а кое-где даже сказано, вроде бы, противоположное, при внимательном их чтении присущее русскому социологу представление о собственности как необходимом атрибуте человеческой жизни проступает весьма отчётливо. В кавелинской социологии даже древнейший человек - собственник, правда, очень неразвитый, совершенно не сознающий своей "особности".


С точки зрения Кавелина, исходная форма жизни наших предков была патриархальной

С точки зрения Кавелина, исходная форма жизни наших предков была патриархальной. Патриархальные отношения препятствуют развитию "чувства особности", откуда автор "Взгляда…" заключает, что они подавляют личность. По мнению Кавелина, ярко выраженная патриархальность древнерусских племён является красноречивым свидетельством отсутствия в них какой бы то ни было личной жизни: "Начало личности у них не существовало"12.


Кавелин явно преувеличивает роль варягов, заявляя, что они дали мощный импульс развитию русского общества

Согласно Кавелину, мощный импульс развитию русского общества дали варяги, принесшие с собой "первые зачатки гражданственности и политического, государственного единства всей русской земли"13. Варяги, заявляет автор "Взгляда…", создали у нас новую систему управления. "Эта система строга, убыточна, разорительна для подданных. Она совершенно равнодушна к управляемым, противополагает их интересы интересам правителя, его обогащение поставляет главною целью и резко выдвигает его лицо из среды подвластных"14. Такие общественные отношения Кавелин обозначил как "феодальные"15, хотя, на наш взгляд, они имеют рабовладельческий характер, и описанную русским историком варяжскую систему управления лучше рассматривать как систему частной собственности, характерной для рабовладельческого, а не феодального строя.

Мы видим, что автор "Взгляда…" связывает появление на Руси частнособственнических отношений рабовладельческого типа исключительно с деятельностью варягов, полагая, что без их влияния эти отношения не смогли бы возникнуть, распространиться и укорениться на нашей почве. Тем самым историк явно преувеличивает варяжский вклад в развитие Руси. Варяги, конечно же, способствовали нашему развитию, но русская частная собственность возникла и укрепилась благодаря закономерному кризису русского патриархального строя, т.е. под действием внутренних факторов, а вовсе не в силу внешнего, иноземного влияния, которое лишь ускорило разложение патриархального быта древней Руси.


В.М. Васнецов. Призвание варягов

Симпатизируя варягам, Кавелин, однако, весьма критически оценивает их реформаторскую активность на просторах Руси

Симпатизируя варягам, Кавелин, однако, весьма критически оценивает их реформаторскую активность на просторах нашего Отечества: по мнению российского социолога, варяжские новшества оказались неэффективными, ибо они совершенно не учитывали местных общинных традиций. Согласно кавелинской схеме, на новый этап развития древнерусское общество вышло стараниями не иноземцев, а "чисто русского" князя Ярослава Мудрого, который так скорректировал частнособственническую, откровенно своекорыстную политику правителя древней Руси, что его собственность, добытая и обеспеченная военной мощью его дружины, приобрела благородный, патримониальный характер. Таким образом, с точки зрения автора "Взгляда…", главный вклад Ярослава в социально-политическое развитие древнерусского общества - адаптация варяжской идеи государства к традиционным для русских славян кровнородственным отношениям, приведшая к политической консолидации страны на "родовом" начале16.

Однако "родовой" этап быстро переходит в "семейственный", и это, по мнению Кавелина, нормально, ибо "закон развития рода - распадение, уничтожение единства. Едва успели обозначиться линии - ближайшее потомство родоначальника, - как они начали уже забывать своё кровное единство, общее происхождение, и стали преследовать свои частные, особенные цели, основываясь на правах их ближайшего предка, а не общего родоначальника. Частный, более тесный кровный союз исключал общий, обнимавший всех членов"17.

Победа такой семейственности не означает полного исчезновения "родового начала" в русском обществе: "Родовое начало сохранилось и продолжало жить. Теперь только ограничилось его поприще. Оно стало определять политический быт разрозненных княжений"18.

Эпоху "семейственности" лучше именовать "вотчинной", ибо смысл семейственности, замещающей "родовое начало", сводится к тому, что русские князья "становятся простыми вотчинными владельцами, наследственными господами отцовских имений. Их отношения к владениям, сначала неопределённые, теперь определяются. Области, княжения обращаются в их собственность, которую они делят между своими детьми"19.


Ярослав Мудрый.
Реконструкция по черепу

Роль монголов в русской истории Кавелин, как и в случае с варягами, явно преувеличивает

Согласно Кавелину, политическое единство русской земли могло бы навсегда остаться в прошлом, если бы не монголы: "…Монгольское иго усилило власть великого князя и тем самым воссоздало видимый центр политического единства Руси. … Теперь великий князь - орган и орудие ханской воли. Он действует, распоряжается князьями во имя хана. Неповиновение ему - неповиновение ханской воле, за которым следовало лишение княжеского сана, самая смерть. К услугам великого князя, ханского слуги, монгольские отряды против ослушников. … Монголы разрушают удельную систему в самом основании, воссоздают политическое единство, словом действуют в наших интересах, сами того не подозревая!"20 Говоря о монголах, автор "Взгляда…", как и в случае с варягами, преувеличивает позитивную роль иноземного вмешательства в русские дела, однако то, что монголы повлияли на нашу историю не только отрицательно, но и положительно, подмечено верно и проницательно.

Усиление Москвы вывело русское общество на этап "государственного" быта: "Внешняя политика и деятельность московских государей … перестают быть частным делом и получают высокое разумное значение. Ими удовлетворяются теперь потребности государства. Начало подданства начинает сменять начало холопства; является понятие о государственной службе, о гражданстве, о равенстве перед судом"21.

"Древняя русская жизнь исчерпала себя вполне, - резюмирует своё исследование древней Руси Кавелин. - Она развила все начала, которые в ней скрывались… В строгой последовательности она провела Россию сперва через общинный быт, потом через родовой и семейственный; она постепенно выводила на сцену истории типы племеноначальника, начальника рода и вотчинника… Последним её усилием, венцом её существования, были первые зачатки государства и начало личности. В них она превзошла себя…"22

"Итак, - подводит Кавелин окончательный итог, - внутренняя история России - не безобразная груда бессмысленных, ничем не связанных фактов. Она, напротив, - стройное, органическое, разумное развитие нашей жизни, всегда единой, как всякая жизнь, всегда самостоятельной, даже во время и после реформы. Исчерпавши все свои исключительно национальные элементы, мы вышли в жизнь общечеловеческую, оставаясь … русскими славянами. У нас не было начала личности - древняя русская жизнь его создала: с XVIII века оно стало действовать и развиваться. Оттого-то мы так тесно и сблизились с Европой; ибо совершенно другим путём она к этому времени вышла к одной цели с нами. Развивши начало личности до нельзя, во всех его исторических, тесных, исключительных определениях, она стремилась дать в гражданском обществе простор человеку, и пересоздавала это общество. В ней наступал тоже новый порядок вещей, противоположный прежнему, историческому, в тесном смысле национальному. А у нас вместе с началом личности человек прямо выступил на сцену исторического действования, потому что личность в древней России не существовала и, следовательно, не имела никаких исторических определений"23.

Публикуя в "Современнике" "Взгляд на юридический быт древней России", К.Д. Кавелин выразил уверенность в том, что российский читатель увидит в его социологическом очерке "большую долю правды"24. Действительно ли эта доля большая? Не преувеличил ли автор "Взгляда…" научную ценность своей социологической картины, написанной яркими, живыми, но вместе с тем скупыми и кое-где небрежными мазками?


Монгольское войско

Социологическая схема Кавелина, несмотря на все её недостатки, получилась весьма удачной

С нашей точки зрения, Кавелин не ошибся: в научном плане его социологическая схема, несмотря на все её недостатки, получилась весьма удачной. Её создателю удалось главное - нащупать в реальной истории России действительно существующую в ней линию развития и обнаружить на ней несколько узловых пунктов.

Своё исследование русской истории Кавелин провёл в 1846 г., когда исторический материализм Маркса и Энгельса существовал лишь в намётках - мысленных и рукописных. Об этих намётках автор "Взгляда…", естественно, ничего не знал и, тем не менее, создал такую социологическую схему, которая сразу же вызывает ассоциации с формационными схемами марксизма.


Сравнивая кавелинскую четырёхчленку с формационной шестичленкой Маркса, нельзя не обнаружить много общего

Если отвлечься от терминологических различий, то, сравнивая кавелинскую четырёхчленку с шестичленкой Маркса, нельзя не обнаружить много общего. Во-первых, Кавелин и Маркс чётко делят историю общества на две эпохи с противоположными законами развития: у первого - догосударственное развитие (в основе - "начало природы") сменяется государственным (в основе - "начало личности"), у второго - докапиталистическое развитие (в основе - производство прибавочной потребительной стоимости) сменяется капиталистическим (в основе - производство прибавочной стоимости). Во-вторых, оба социолога считают, что первая эпоха общественного развития - это время разложения патриархальных отношений и, соответственно, освобождения человека от их влияния. В-третьих, и тот и другой делят первую эпоху общественного развития на три этапа: у Кавелина - это общинный, родовой и семейственный (вотчинный) этапы, у Маркса - деспотический (азиатский), рабовладельческий и феодальный. В-четвёртых, содержание этапов первой эпохи общественного развития Кавелин и Маркс объясняют с большой степенью сходства, и об этом следует высказаться подробней, ибо здесь не всё очевидно.

Когда автор "Взгляда на юридический быт древней России" говорит про общину, он явно имеет в виду патриархальную общину, т.е. не общину, а общество или одну из форм общества. Согласно Кавелину, вначале никакой общины не было, и человек жил в семье, которая могла входить в поселение (группу соседствующих семей). А вот как, по мнению русского мыслителя, появилась община: "…Главами поселений были сначала старшие по роду и летам: потому они и назывались старейшинами; по смерти одного место его заступал старший по нём. Но когда народонаселение усилилось, семьи и линии в одном поселении размножились, появилось много старших родом и летами, а кто из них старее, невозможно было определить, - стали избирать старейшин. <…> Лицо старейшины должно было вырасти, характер его власти изменился. Оставаясь по-прежнему патриархальной, она начинает получать лёгкий, едва заметный юридический оттенок, как и отношения семей, составляющих поселение. <…> Мало-помалу семьи привыкают, несмотря на внутреннюю разрозненность, все важные и общие дела делать вместе, поговоря между собою. Поселения становятся общинами"25.

Из этой цитаты хорошо видно, что речь идёт о патриархальной общине и ни о какой другой. Таким образом, "общинный" этап кавелинской схемы - то же, что деспотический этап формационной схемы Маркса, именовавшего деспотическим (азиатским) не что иное, как патриархальный строй.

Показать существенное сходство вотчинного этапа Кавелина и феодального этапа Маркса тоже не составляет большого труда: бесконечная вражда князей-вотчинников - яркий пример свойственной феодализму социально-политической раздробленности.

Что касается средних этапов первой эпохи общественного развития (родового этапа Кавелина и рабовладельческого этапа Маркса), то здесь ситуация сложнее: на первый взгляд, ничего общего нет. Однако сходство всё-таки есть, и выше мы уже отмечали его. Вспомним, что родовой строй, о котором пишет автор "Взгляда…", - это адаптированная к патриархальным условиям Руси варяжская система государственного управления, которая в кавелинском описании очень напоминает рабовладельческую.


К. Маркс

Развитие докапиталистического
общества, по К. Марксу

Сходство социологических схем Кавелина и Маркса коренится в сходстве их методологических принципов

Указанное нами сходство социологических схем Кавелина и Маркса, конечно же, не случайно. Оно коренится в сходстве методологических основ. Мы говорили о том, что Кавелин стремился исследовать историю, используя синтез идеализма и материализма. Такая же установка была и у Маркса: его диалектический материализм имеет в своей основе синтетическое единство французского материализма и гегелевского идеализма.

Показав сходство в социологических взглядах Кавелина и Маркса, перейдём к рассмотрению различия. А оно не менее велико, чем сходство.

Прежде всего, отметим существенную разницу в масштабах социологического исследования. Кавелина интересует Россия, Маркса - весь мир. Соответственно, кавелинская четырёхчленка выделяет этапы одной лишь российской истории, а формационная шестичленка - мировой. Кроме того, Кавелин ограничился анализом только общественного развития России, про её дообщественное развитие автор "Взгляда…" сказал очень мало и очень неудачно, про послеобщественное - не сказал ничего, поэтому в его социологической схеме ни дообщественный, ни послеобщественный строй не фигурирует. Другое дело - Маркс: первая ступень его схемы - общинный (дообщественный) строй, а последняя - послеобщественный (коммунистический). Поэтому у Маркса - шестичленка, а у Кавелина - всего лишь четырёхчленка.


Разница в масштабах социологии Кавелина и Маркса - результат большей ограниченности тогдашней русской науки по сравнению с немецкой

Разница в масштабах социологии Кавелина и Маркса - результат большей ограниченности тогдашней русской науки по сравнению с немецкой. С этой, главной причиной связана другая - психологическая: русский мыслитель больше, чем немецкий, ограничивал социологический охват пространства и времени, ибо больше боялся ошибиться. Но, ограничивая масштаб своих социологических исследований, Кавелин совершил не меньше крупных, существенных ошибок, чем работавший на уровне предельных обобщений Маркс.

Серьёзной ошибкой автора "Взгляда…" является изображение кровного родства как основы русской социальной жизни, начиная от её ранней древности и вплоть до нового времени. "…Наша древняя, внутренняя история была постепенным развитием исключительно кровного, родственного быта", - опрометчиво заявляет Кавелин26, и критический отклик последовал незамедлительно.


Один из виднейших славянофилов, философ и публицист Ю.Ф. Самарин, возражая автору "Взгляда…" со страниц "Москвитянина", справедливо настаивает на том, что кроме кровного начала "в древнем нашем быту были искони другие начала, которые развивались вместе с ним, и следовательно, этот быт не был исключительно семейственным, родственным"27. Сам же Кавелин, отмечает Самарин, пишет в своей статье о том, что русские славяне относились к чужеземцам по-родственному, а такое поведение не свойственно народам, которые в силу своей неразвитости не имеют начала личности: "У дикарей, не признающих никаких других отношений, кроме природного родства, заезжего чужеземца чуждаются или убивают; там же, где его принимают как родного, очевидно факт естественного родства обобщился в народном сознании до понятия о нравственном, человеческом родстве и, следовательно, автор приводит факт, который прямо противоречит его определению. Кажется, автор сознавал это и думал отделаться фразою: "и на них, то есть на чужеземцев, простирался покров и благословение семейной жизни"; если и на них, не родных по крови с туземцами, то, значит быть, последних создала не одна природа и кровь"28.

Мы видим, что Самарин обнаружил во "Взгляде…" противоречие: отрицая существование у русских славян какой бы то ни было личной жизни, даже одной лишь нравственной, Кавелин приводит факт, опровергающий это отрицание. Но гораздо серьёзней другое, ускользнувшее от самаринской критики противоречие: по мнению автора "Взгляда…", развитие древнерусского общества есть … деградация: "…Развитие общинного быта состояло в большем и большем его распадении", "Весь наш государственный быт, от Ярослава до усиления Москвы, есть история развития родового начала, предоставленного самому себе, история его постепенного разложения и упадка"29.

Итак, деградацию, упадок, разложение кровнородственного быта предложено рассматривать как его прогресс, развитие, рост. Явное противоречие! Откуда оно взялось? Кавелин объясняет противоречивость своего взгляда на развитие кровного быта тем, что противоречиво само это развитие: "Новая история привела меня к мысли, что оно должно состоять в постепенном отрицании, распадении исключительно кровного элемента и в постепенном приготовлении личности к самостоятельному действованию"30.

Из данного объяснения, содержащегося в ответе на самаринскую критику, видно, что Кавелин, говоря о деградации древнерусского быта, имеет в виду разложение не всего этого быта, а только его "кровного элемента", в то время как другой его элемент - личностный, - напротив, развивается, готовится к "самостоятельному действованию". Раз так, то негоже именовать всего лишь "кровным" ни древнерусский быт, ни его развитие. Тем не менее Кавелин упорно характеризует жизнь древней Руси как кровнородственную, утверждая при этом, что к такой характеристике его вынуждают исторические факты.


И.Н. Крамской Портрет
Ю.Ф. Самарина

Однако в противоречивости кавелинской социологии виновата не столько история, сколько её неправильная интерпретация. Во-первых, древнейший быт славян и других народов, если оценивать его по существу, никогда не был кровнородственным: люди жили общинами, их единство обеспечивал общий труд, а кровное родство представляло собой всего лишь стихийно возникшую форму закрепления этого общинного единства. Во-вторых, вопреки мнению Кавелина, общине не свойственна патриархальность: патриархальная община - это, строго говоря, не община, а общество, т.е. совершенно иной, противоположный общине тип коллектива. В-третьих, развитие любого докапиталистического общества, в том числе и русского, - это развитие субъективности (самостоятельности) и его самого, и входящих в него личностей; происходящий при этом распад кровнородственных связей - не более чем побочный эффект растущей субъективности социальной жизни. В социологии Кавелина все эти моменты истории представлены неудовлетво-рительно, в искажённом и запутанном виде; гораздо лучше, хотя и не безупречно, отображает их исторический материализм Маркса, положивший в основу исследования человечества не понятие личности или кровного родства, а понятие труда.

Кавелина называют гуманистом, и неспроста: вся его деятельность - и практическая, и теоретическая - освящена идеей развития личности. Однако в ранних работах русского мыслителя присущий его мировоззрению гуманизм проявляет себя крайне односторонне, с явным уклоном в индивидуализм. Согласно раннему Кавелину, человек от природы единично индивидуален, его потребности исключительно своекорыстны, и потому его общение с другими людьми имеет исключительно вынужденный характер: одному не прожить, вот и приходится общаться. В результате, высмеивая Самарина за то, что тот исходит из абсолюта, Кавелин не нашёл ничего лучше, как последовать его примеру, т.е. встать на точку зрения абсолюта, но не самаринского, а другого, прямо противоположного: если самаринский абсолют - общество, то кавелинский - личность. При этом одну крайность (абсо-лютный альтруизм) заменила другая (абсолютный эгоизм).


В основе общинной жизни
лежит общий труд

Как типичный западник, Кавелин исходит из личности, но при этом, как типичный славянофил, не мыслит её без общества

Придерживаясь индивидуалистической интерпретации человеческой природы, ранний Кавелин активно проповедует эгоистический образ жизни, но в этой его пропаганде, при всей её воинственности, напористости, нет ни грана самодовольства, а временами явно проступает глубокая неудовлетворённость. Как типичный западник, Кавелин исходит из личности, но при этом, как типичный славянофил, не мыслит её без общества. "…Это такой "западник", который ближе всех других стоял к славянофилам", - справедливо отмечает В.И. Приленский31.

Ранний Кавелин - сторонник частной собственности европейского, т.е. капиталистического, типа и, соответственно, противник русской общины. За эту прозападную и антиобщинную позицию подавляющее большинство исследователей безоговорочно относит его к либералам. Однако в кавелинской социологии с самого начала мощно проступают социальные, коллективистские черты, не свойственные классическому либерализму.

Уже во "Взгляде на юридический быт древней России" появление в русском обществе цивилизованной частной собственности преподносится как закономерный и непосредственный итог развития общинного ("кровного") образа жизни - правда, развития отрицательного, т.е. распада, но стремление изобразить отечественные частнособственнические отношения как законное детище коллективного, а не индивидуального, быта налицо. Позднее, под влиянием славянофильства и народничества, симпатии Кавелина к общинному образу жизни значительно усилились - настолько, что в статье "Взгляд на русскую сельскую общину" (1859 г.) он, пересмотрев свой "Взгляд…" 1847 г., выступил как ярый противник негативного отношения к общинному землевладению.


Если кавелинский "Взгляд…" 1847 г. видит в общинности отмирающий пережиток, то "Взгляд…" 1859 г. - неисчерпаемый источник народных сил

Если "Взгляд…" 1847 г. видит в общинности дряхлый, отмирающий пережиток, мешающий модернизации России, то "Взгляд…" 1859 г. - здоровую основу дальнейшего развития русского общества, неисчерпаемый источник народных сил. "Община, - заявляет автор "Взгляда"-1859, - явление живое, действительное", "она органически связана со всеми сторонами нашей народной жизни, находится под их влиянием и сама на них влияет"32.

"Взгляд"-1847 изображает переход общинной собственности в личную как всеобщую закономерность, безусловно необходимый для развития личности и общества процесс; "Взгляд"-1859, напротив, ограничивает закономерность этого перехода рядом строго определённых условий, объявляет его целесообразным для личного и общественного развития не всегда и не везде, ибо "общинное землевладение, которое обыкновенно считается запоздалым остатком варварских времён, уделом безличных масс, не представляет, за устранением … несущественных его принадлежностей, ни одного положения, которое бы не подходило под правила любого гражданского права, наиболее благоприятствующего личной независимости и свободе"33.

Согласно "Взгляду"-1859, полная трансформация общинного землевладения в личное (частное) не просто нецелесообразна, а прямо-таки преступна, ибо с исчезновением общины у личной собственности не останется необходимого для нормального развития русского общества противовеса. "Личная собственность, как и личное начало, есть начало движения, прогресса, развития; но оно становится началом гибели и разрушения, разъедает общественный организм, когда, в крайних своих последствиях, не будет умеряемо и уравновешиваемо другим организующим началом землевладения, - подчёркивает русский социолог. - Такое начало я вижу в нашем общинном владении, приведённом к его юридическим началам и приспособленном к более развитой и граждански-самостоятельной личности"34.

Отметим, что "Взгляд"-1859, указывая на сходство понятий "личная собственность" и "начало личности", в то же время видит и существенное их различие, устраняя тем самым узко-собственнический характер "Взгляда"-1847: теперь, спустя несколько лет, Кавелин считает недопустимым отождествлять личное начало с личной (частной) собственностью, личность с частным собственником, полагая, что личные качества можно развивать и в общине.


В 1859 г. Кавелин пришёл к выводу, что устарела и стала реакционной не община как таковая, а лишь её административная версия, созданная государством для удобного управления народом. По мнению Кавелина, общинное землевладение должно играть роль противовеса частной собственности, стабилизатора общественной жизни в процессе её капитализации

По мнению автора "Взгляда"-1859, устарела и стала реакционной не община как таковая, - стихийно возникшая и стихийно меняющая свои формы часть русского общества, - а лишь её административная версия, созданная государством для удобного управления народными массами. "Три четверти возражений против общины … относятся не ко всем сторонам её, а только к одной, административной", - утверждает Кавелин и предлагает правительству реорганизовать общинное землевладение в "систему мелких аренд": "С изменением действующей ныне административной и финансовой системы, а с тем вместе и гражданских прав земледельческих классов, с постепенным прекращением переделов общинной земли и прав каждого члена общины на получение из неё участка наравне со всеми прочими, владение и пользование общинными землями перейдёт мало-помалу в пожизненное арендное содержание, которое, при известных условиях, может быть и наследственным. Но, - делает существенную оговорку русский социолог, - эта система аренд будет иметь своё особливое назначение, свой характер, совершенно отличный от аренд частных, которые, по самому свойству личной собственности, неудержимо обращаются, рано или поздно, в промышленные спекуляции"35.

"Особливое назначение" общинного землевладения как системы мелких аренд - это функция противовеса частной собственности, роль стабилизатора общественной жизни в процессе её капитализации. "Общинное владение, - вдохновенно убеждает Кавелин, - предназначено быть великим хранилищем народных сил, из которого они будут непрерывно бить живою струёй и в котором будут беспрестанно обновляться для новой плодотворной деятельности. При существовании такой среды, нейтрализующей горькие и разрушительные последствия азартной промышленной борьбы, общественный организм останется в нормальном состоянии, и то, что без неё ведёт каждое общество, рано или поздно, к социальному перевороту и разрушению, то при существовании её сделается признаком жизни и здоровья, - тем же, чем обращение крови и соков во всяком органическом теле"36.

Во избежание недоразумений, Кавелин подчёркивает, что, предлагая государству модернизировать сельские общины в систему мелких аренд, он не имеет в виду создание ещё одной формы государственной благотворительной деятельности по отношению к крестьянам. Речь совсем о другом, гораздо более масштабном и важном деле, а именно - о создании эффективной системы стабилизации российской общественной жизни в условиях её глубокого реформирования. "Мне кажется, - считает автор "Взгляда"-1859, - что сравнивать обеспечение для массы земледельцев оседлости и пользования землёю с общественною благотворительностью, в каких бы то ни было видах, значит не понимать вопроса. Сохранение за сельским населением возможности трудиться для себя есть мера общественной организации, которая уравновешивает экономические силы… <…> Повторяю: обеспечение землевладения за сельскими массами есть мера социальной экономии и общественного благоустройства, а отнюдь не мера благотворительности. Филантропические идиллии не имеют с нею ничего общего. Ограждение низших слоёв общества от монополии частной собственности посредством общинного владения есть государственный институт, подобно администрации, правосудию, а не чрезвычайная мера, вызываемая чрезвычайными обстоятельствами"37.


С. Коровин. На миру.
Видно, насколько противоречива
сельская община конца XIX века:
один крестьянин (в центре) плачет,
другие - кто сочувствует,
кто осуждает.
Строя планы сохранения общины,
Кавелин не учёл её неибежное разложение
в условиях капитализации экономики

Настаивая на придании общинному землевладению статуса одного из главных государственных институтов, Кавелин предостерегает, однако, от бюрократической централизации общинной жизни

Настаивая на придании общинному землевладению статуса одного из главных государственных институтов, русский социолог предостерегает, однако, от бюрократической централизации общинной жизни, от лишения земледельческих общин автономии по отношению к государству. "Никакое казённое управление в мире, как бы оно совершенно ни было, - аргументирует эту свою позицию Кавелин, - не в состоянии так беспристрастно и справедливо применять систему арендных участков к данным частным случаям, приспособить топографическое очертание этих участков к данной местности, к ближайшим потребностям и целой мирской общины и каждого из её членов, как именно та община, которая поселена на этих участках"38.

С кавелинской точки зрения, Россия середины XIX в., отставая в развитии от промышленных стран Запада, имеет перед ними то блестящее преимущество, что благодаря сохранившейся в ней сельской общине способна двигаться по пути мирового прогресса не так болезненно, драматично, зигзагообразно, как они, а значит, быстрее, эффективнее и основательнее, чем они. В связи с таким пониманием сложившейся в стране и в мире ситуации Кавелин, завершая "Взгляд на русскую сельскую общину", призвал всех, кто заинтересован в успехе назревших российских реформ, всемерно содействовать реализации присущих общинному землевладению уникальных возможностей в деле обеспечения нормального общественного развития39.

Если к общинной собственности автор "Взгляда на русскую сельскую общину" относится трепетно, благоговейно, то к личной (частной) собственности - сдержанно, настороженно. Следует ли рассматривать это как свидетельство переориентации Кавелина с либерализма на социализм? Нет, не следует. Вспомним, что при всём своём трепетном, чрезвычайно уважительном отношении к общинной собственности автор "Взгляда"-1859 отводит ведущую роль в капиталистическом развитии российского общества не ей, а её конкурентке - личной собственности. Согласно Кавелину, последняя - локомотив ("начало движения"), а первая - всего лишь рельсы. Конечно, роль рельсов нельзя недооценивать, она - почётная, благородная, чрезвычайно полезная, но - второстепенная, а главная, ведущая роль принадлежит локомотиву.


Несмотря на ряд серьёзных изменений, произошедших в социологических взглядах Кавелина в промежутке между 1847 и 1859 годами, личное начало не утратило свою доминирующую роль в его социологии, а сам он продолжал оставаться убеждённым либералом

Во "Взгляде"-1859 община не столь пассивна по отношению к личности, как во "Взгляде"-1847, но всё равно - пассивна. Несмотря на ряд серьёзных изменений, произошедших в социологических взглядах Кавелина в промежутке между 1847 и 1859 годами, личное начало не утратило свою доминирующую роль в его социологии, а сам он продолжал оставаться убеждённым либералом - со всеми вытекающими из этой его социально-политической позиции позитивными и негативными следствиями.

1. Кавелин К.Д. Собрание сочинений. Т. 1. - СПб., 1897. - С. 7.
2. Там же. С. 10.
3. Там же. С. 9.
4. Там же. С. 10.
5. Там же. С. 9.
6. Корсаков Д.А. Жизнь и деятельность К.Д. Кавелина // Кавелин К.Д. Собрание сочинений. Т. 1. - СПб., 1897. - С. XXVIII.
7. Кони А.Ф. Памяти Константина Дмитриевича Кавелина // Кавелин К.Д. Собрание сочинений. Т. 3. - СПб., 1899. - С. XI, XII.
8. Кавелин К.Д. Собрание сочинений. Т. 3. - СПб., 1899. - С. 257.
9. Кавелин К.Д. Собрание сочинений. Т. 1. - СПб., 1897. - С. 19.
10. Там же. С. 17.
11. Там же. С. 18.
12. Там же. С. 17.
13. Там же. С. 24.
14. Там же. С. 25.
15. Там же. С. 24.
16. Там же. С. 26.
17. Там же. С. 28.
18. Там же. С. 37.
19. Там же. С. 38.
20. Там же. С. 42.
21. Там же. С. 46.
22. Там же. С. 56 - 57.
23. Там же. С. 65.
24. Там же. С. 66.
25. Там же. С. 21 - 22.
26. Там же. С. 14.
27. Самарин Ю.Ф. Сочинения. Т. 1. - М., 1877. - С. 33.
28. Там же. С. 46.
29. Кавелин К.Д. Собрание сочинений. Т. 1. - СПб., 1897. - С. 22, 26.
30. Там же. С. 77.
31. Приленский В.И. Опыт исследования мировоззрения ранних русских либералов. - М., 1995. - С. 201.
32. Кавелин К.Д. Собрание сочинений. Т. 2. - СПб., 1898. - С. 161.
33. Там же. С. 171.
34. Там же. С. 182 - 183.
35. Там же. С. 176.
36. Там же. С. 182.
37. Там же. С. 188 - 189.
38. Там же. С. 190 - 191.
39. Там же. С. 194.


TWO "POINTS OF VIEW" OF THE RUSSIAN LIBERAL
OF THE XIX CENTURY: K.D. KAVELIN ABOUT THE DEVELOPMENT
OF THE INSTITUTION OF PROPERTY IN RUSSIA

The author analyzes in detail the evolution of sociological understanding of the institution of property in Russia by one of the founders of Russian liberalism K.D. Kavelin from mid 40's to late 50's of the XIX century.

Key words: Russian liberalism of the XIX century, sociology of K.D. Kavelin, development of the institution of property in Russia.



К.Д. Кавелин в конце жизни



О ФОРМАЦИОННОМ РАЗВИТИИ
ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

Опираясь на исторические факты, автор статьи демонстрирует научную несостоятельность утверждения В.П. Илюшечкина о том, что развитие докапиталистического общества не проходит формационные ступени, о которых писал К. Маркс.

Ключевые слова: теория формаций К. Маркса, развитие докапиталистического общества, деспотизм, рабовладение, феодализм.



Автор монографии "Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах" историк В.П. Илюшечкин стремится убедить читателя в том, что К. Маркс расчленил докапиталистическое общественное развитие на три формационные ступени без серьёзного экономического анализа

Автор монографии "Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах" историк В.П. Илюшечкин стремится убедить читателя в том, что К. Маркс расчленил докапиталистическое общественное развитие на три формационные ступени - деспотическую ("азиатскую"), рабовладельческую и феодальную - без серьёзного экономического анализа, чуть ли не наугад, по наитию: дескать, главную роль сыграло здесь пагубное влияние обаятельного утописта Сен-Симона и хитроумного идеалиста Гегеля. Действительно, развёрнутой экономической характеристики деспотизма, рабовладения и феодализма у Маркса нет, но значит ли это, что в его трудах указанные формации вообще не имеют экономического обоснования?

Особый интерес для всех, кто исследует древнюю и средневековую историю человечества в рамках формационного подхода, представляют Марксовы рукописи 1857 - 1858 гг., а точнее - тот их раздел, который посвящён анализу основных форм докапиталистического производства. Этот аналитический материал - всего лишь тощий черновик, явно не предназначенный для печати, имеющий массу терминологических и содержательных недостатков, и поэтому может показаться, будто ждать от него существенной помощи в распутывании сложнейших узлов теории докапиталистического общества не стоит. К тому же, снабдив указанный материал многообещающим заголовком "Формы, предшествующие капиталистическому производству", Маркс, вроде бы, резко, сразу же уходит в сторону: вместо того, чтобы рассматривать докапиталистическое производство, его производительные силы и производственные отношения, он заводит речь о формах общинной собственности, т.е. берётся, вроде бы, за исследование не столько экономических, сколько юридических вопросов. Однако, на самом деле, никакого ухода автора рукописи от заявленной им темы нет, ибо в данном случае Маркс рассматривает собственность только в экономическом плане - как форму эксплуатации, присвоения чужого труда.


Монография В.П. Илюшечкина
"Эксплуатация и собственность
в сословно-классовых обществах"

Маркс выделяет в докапиталистическом обществе три основные формы общинной собственности на землю: "азиатскую", "античную" и "германскую"

Маркс выделяет в докапиталистическом обществе три основные формы общинной собственности на землю: "азиатскую", "античную" и "германскую". В "азиатской" общине, пишет он, собственность выступает "как общая собственность, при которой отдельное лицо является только владельцем и частной собственности на землю вовсе не существует"1. Это - патриархальный (деспотический) коллектив, где субъект социальной деятельности ещё настолько неразвит, что содержащееся в нём противоречие общественного и личного проявляет себя как чистая случайность. В патриархальную эпоху личность не отделяет себя от общества, а общество - от личности: личная жизнь мыслится как служение обществу и, наоборот, служение обществу - как личная жизнь.

Другое дело - "античная" община, где собственность на объективные условия труда "выступает в двоякой форме - как государственная собственность и наряду с ней частная собственность, но так, что последняя обусловлена первою, в силу чего только гражданин государства является и должен быть частным собственником, между тем как его собственность как гражданина государства имеет в то же время особое существование"2. Это - рабовладельческий коллектив, в котором субъект социальной деятельности уже настолько сложен, противоречив, что всё его существование представляет собой жёсткую, непримиримую борьбу общественного и личного. В эпоху рабовладения общество и личность борются друг с другом, с одной стороны, как государство и гражданин, с другой - как рабовладельческая община и раб.

Противоречие между обществом и личностью, разлагавшее субъект рабовладельческого строя, привело к появлению "германской" общины, в которой "общинная собственность выступает только как дополнение к индивидуальной собственности, тогда как последняя фигурирует как её базис, а община сама по себе вообще не существует вне собрания членов общины и вне их соединения для общих целей"3. Это - феодальный коллектив, иерархия землевладельцев, где субъект социальной жизни вновь обретает единство, существовавшее при деспотизме и утраченное при рабовладении, но теперь оно имеет не стихийный, а сознательный характер. Тем самым субъективность деятельности достигает высшего уровня своего развития, однако в основе этого достижения лежит консервация объективных условий труда на уровне деспотизма и рабовладения.


К. Маркс

Анализируя деспотическую ("азиатскую"), рабовладельческую ("античную") и феодальную ("германскую") формы общинной жизни, Маркс описывает эти формы как стадии субъективации деятельности в рамках докапиталистического общества. Марксисты, как правило, недооценивают субъективность докапиталистического общества

Следует отметить, что, анализируя деспотическую ("азиатскую"), рабовладельческую ("античную") и феодальную ("германскую") формы общинной жизни, Маркс описывает эти формы не как независимые друг от друга абстрактные сущности, а как ступени развития субъекта, как стадии субъективации деятельности в рамках докапиталистического общества. Развитие последнего имеет, таким образом, субъективный характер, т.е. развивается субъективная часть производительных сил - человек, в то время как объективная часть - средства производства - существенного развития не получает.

Марксисты, как правило, недооценивают субъективность докапиталистического общества. Причём недооценивают как противники, так и сторонники деления истории этого общества на ряд формационных ступеней. "Покажите нам, - требуют противники, - революционные средства производства, которые появились в эпоху раннего средневековья!" - и их оппоненты усердно пытаются показать, не понимая, что экономическая основа феодальной, а ранее - рабовладельческой, революции имеет не вещный (объективный), а человеческий (субъективный) характер.

"…Производительные силы включают в себя не только технику, но и человека, причём в качестве главной производительной силы", - подчёркивает С.Э. Крапивенский4. На наш взгляд, правильней сказать так: в состав производительных сил наряду с техникой, которая есть средство производства, входит техника, которая есть искусство производителя, т.е. комплекс производственных действий субъекта. До появления капитализма из этих типов техники существенное развитие получил лишь второй, субъективный - техника организации общественных отношений.


Развитие докапиталистического
общества, по К. Марксу

Илюшечкин игнорирует субъективный характер развития докапиталистического общества, что и привело автора "Эксплуатации и собственности" к отрицанию деспотизма, рабовладения и феодализма как ступеней формационного развития

В.П. Илюшечкин игнорирует субъективный характер развития докапиталистического общества, что и привело автора "Эксплуатации и собственности" к отрицанию деспотизма, рабовладения и феодализма как ступеней формационного развития. Занимать какую-либо иную теоретическую позицию, заявляет историк, не позволяют факты. Проверим, так ли это.


"В древнейших примитивных государственных образованиях, возникших в IV тысячелетии до н.э. на территории Двуречья и Египта, - характеризует Илюшечкин экономическую жизнь ранних цивилизаций Переднего Востока, - главным источником дохода правящей прослойки родовой знати была, по-видимому, эксплуатация ею свободных общинников через складывающийся государственный аппарат путём отчуждения их прибавочного труда и прибавочного продукта в форме налогов и трудовых повинностей"5. Это что же за "свободные общинники", которых эксплуатирует знать? О какой-такой свободе идёт речь? Юридической? Но в ранних государствах нет ещё правового регулирования общественных отношений, здесь функции духовного регулятора выполняет одна лишь нравственность, другие регуляторы пока отсутствуют.

И тем не менее, согласно Илюшечкину, уже в древнейших государствах Востока существовала юридическая свобода. Более того, в Египте в периоды Древнего и Среднего царства "основную массу населения" составляли "юридически свободные крестьяне"6. "Большая часть их, судя по различным данным, была самостоятельными мелкими землевладельцами, объединёнными в общины и обязанными нести налоговые и трудовые повинности в пользу государства"7. Обратите внимание на выражения, из которых Илюшечкин, "судя по различным данным", лепит образ типичного представителя древнейшего Египта: этот всецело - и материально, и духовно - зависевший от патриархального государства человек, видевший в своём правителе-деспоте бога и, соответственно, в деспотической, квазиобщинной системе отношений священный порядок вещей, - подаётся как "самостоятельный мелкий землевладелец", для которого община, как и государство, - внешняя форма существования (его туда кто-то поместил), а повинности - всего лишь обременительная обязанность. Ну, ни дать ни взять - зажиточный советский крестьянин в эпоху коллективизации. И эта явная модернизация древней истории якобы продиктована фактами!


Древние египтяне, которых
Илюшечкин именует "юридически
свободными крестьянами"

Согласно Илюшечкину, в странах древнего Востока господствовала "частнособственническая эксплуатация", в основном в форме аренды

В странах Переднего Востока, пишет Илюшечкин, "в ХХХ - ХХV вв. до н. э., по мере зарождения и развития крупного частного землевладения царей, храмов и представителей знати и превращения общества в классовое, … всё более широкое распространение получали различные формы частнособственнической эксплуатации. Господствующее положение среди них занимала, судя по всему, арендная эксплуатация. В Двуречье едва ли не все храмовые и царские земли сдавались в аренду безземельным и малоземельным крестьянам на тех или иных условиях, а также передавались мелкими участками служкам, ремесленникам, рыбакам, пастухам и другим работникам данного хозяйства и крупными участками - жрецам, чиновникам и представителям администрации хозяйства. Держатели служебных наделов ("земель кормления") - непосредственные производители, в сущности, подвергались арендной эксплуатации, отрабатывая за эти наделы в храмовом или царском хозяйстве и выплачивая за них небольшой оброк, а держатели крупных наделов сами выступали в качестве эксплуататоров, сдавая полученную ими землю мелкими участками в аренду крестьянам за плату более высокую, чем сами они платили данному хозяйству. Земля знати, судя по всему, обрабатывалась издольщиками. Арендная плата составляла обычно от 1/6 до 1/3 урожая в зависимости от качества земли"8.

Вот оно какое, согласно Илюшечкину, - Двуречье в эпоху самых ранних государств: куда ни глянь - всюду аренда. Даже царские слуги с их условным землевладением ("держатели служебных наделов") - и те "в сущности" арендаторы. Царство аренды, а не патриархальных отношений, и, соответственно, царь - главный арендодатель! Правда, "в ХХII - XXI вв. до н.э., при 3-й династии Ура, в царских и храмовых хозяйствах Двуречья, поставленных в то время под общий государственный контроль, стала преобладать эксплуатация юридически свободных, но экономически закабалённых безнадельных работников, получавших за свой труд натуральный паёк", но "эта промежуточная между наёмным трудом и рабством форма … господствовала в системе частнособственнической эксплуатации сравнительно недолго", и после падения 3-й династии Ура господство вернулось к аренде: "часть земли царских и храмовых хозяйств вновь была распределена в качестве служебных наделов среди работников и административного персонала хозяйств, а другая часть её стала сдаваться в аренду крестьянам из доли урожая. При этом издольщики разбивались на группы, возглавляемые каждая своим начальником, и являлись фактически его субарендаторами"9. В общем, картина такая: царь и другие эксплуататоры поэкспериментировали с наёмным трудом и рабством, увидели, что получилось плохо, а посему взялись за развитие старой доброй аренды. В результате в систему арендной эксплуатации вошла подсистема субаренды.


По мнению Илюшечкина, кодекс Хаммурапи охраняет интересы крупных владельцев, однако это не так: будучи патриархальным правителем, Хаммурапи не мог защищать какую-то одну из основных форм владения

В период Старовавилонского царства, продолжает Илюшечкин обзор экономической жизни древнего Двуречья, господство аренды было законодательно закреплено в кодексе Хаммурапи, "охранявшем интересы крупных владельцев"10. Такое определение классовой сущности одного из древнейших кодексов позволяет предполагать, что он закрепляет какие-то важные преимущества высшего слоя вавилонского общества, ущемляя тем самым интересы других его слоёв, однако, предположив это, мы совершим ошибку. Законы Хаммурапи никак не выделяют крупных владельцев из общей массы собственников и, соответственно, не предоставляют им каких-либо особых льгот. Более того, в "Прологе" кодекса его создатель провозглашает своей целью торжество справедливости, в частности - государственную защиту слабых от сильных.

И это не пустые слова. Законы Хаммурапи имеют ярко выраженный нравственный характер, не оставляющий места для выпячивания интересов какого-то одного общественного слоя в ущерб другим. В чём тут дело, почему, являясь крупнейшим собственником Двуречья, Хаммурапи не написал законов, предоставляющих льготы крупным собственникам? Отсутствие узкоклассового подхода к законодательству у властителей Двуречья во II тысячелетии до н.э. может показаться странным только тому, кто не учитывает деспотического, патриархального характера тогдашней общественной жизни.

Будучи патриархальным правителем, Хаммурапи не мог защищать какую-то одну из основных форм владения (например, крупную, как утверждает Илюшечкин), ибо экономический фундамент деспотизма - владение как таковое, а не одно лишь крупное, среднее или мелкое. Эта особенность деспотического строя накладывает свой отпечаток на все без исключения отношения раннего общества, и, игнорируя её, невозможно получить их адекватный образ. В частности, склонность патриархального владыки к бюрократизму нередко объясняют его жадностью, хотя дело не в жадности, а в стремлении обеспечить эффективный общественный контроль над отношениями собственников. Жадность появляется лишь в эпоху разложения деспотического строя.


Хаммурапи

Хаммурапи, подчёркивает В.А. Якобсон, "сохранял ... черты племенного вождя", но при этом историк характеризует старовавилонское общество как рабовладельческое. Отсюда - недооценка законодательного величия Хаммурапи

Царь древней Месопотамии, подчёркивает В.А. Якобсон, "сохранял в глазах общества, да и в собственном представлении, черты племенного вождя", считал себя обязанным "защищать членов общины, особенно слабейших", причём в роли общины выступало всё его царство. Поэтому "фраза, постоянно встречающаяся в царских указах: "…дабы сильный не притеснял слабого, дабы сироте и вдове оказываема была справедливость…", - не должна рассматриваться всего лишь как социальная демагогия. Цари действительно принимали меры к ограничению долгового рабства, пытались бороться с распродажей общинных земель"11. Идея справедливости, диктующая нравственное отношение к общественным порядкам, не просто присутствует в древневосточном законодательстве - она пронизывает его, выступает как его неотъемлемое свойство12.

По мнению Якобсона, старовавилонское общество - раннерабовладельческое, отсюда - недооценка законодательного величия царя Хаммурапи: он-де всего лишь притормаживал "действие неумолимых экономических процессов", т.е. развитие рабства13. Государственные мероприятия этого царя, пишет в том же ключе Н.В. Козырева, "по сути своей были направлены не на обновление общества, а на поддержание традиционных общественных институтов, таких, как натуральное хозяйство, общинная собственность на землю и т.п. Следовательно, объективно Хаммурапи стремился оказать противодействие тому новому, что, по представлениям того времени, разрушало государство и подрывало его социальные и экономические устои. Ставя препоны частной деятельности, приводящей к обогащению одних лиц и разорению других, реформы Хаммурапи, по существу, были направлены против расширения товарного производства и обращения.
Однако в тех условиях подобное расширение, хотя оно и приводило к расцвету ростовщичества, злоупотреблениям политической властью, подрыву общинной собственности на землю, было единственной возможной формой развития экономики, и все попытки остановить это развитие не могли иметь долговременного успеха"14.


В.А. Якобсон

В свете столь низкой оценки реформаторской и законодательной деятельности Хаммурапи становится совершенно непонятным, почему эта деятельность "произвела большое впечатление на современников и надолго осталась в памяти потомков"15. Законы Хаммурапи (ЗХ) "считались образцом законодательства на протяжении всей дальнейшей истории "клинописной" культуры Месопотамии, - отмечает Козырева. - Их продолжали переписывать и изучать вплоть до эллинистического и даже парфянского периода истории Вавилонии. До нас дошло около 40 списков текста ЗХ, что намного превышает количество списков подавляющего большинства древних текстов"16. Вот какое устойчивое, многовековое уважение потомков снискали законы, которые, по мнению Якобсона и Козыревой, тормозили развитие экономики, а потому "не могли иметь долговременного успеха"!

Нет, дело не в поразительной слепоте потомков, умудрившихся за несколько столетий не увидеть реакционную сущность законодательства Хаммурапи. Дело в другом: знаменитый законодатель древности не был реакционером. Его законы не ставили препон развитию частной собственности и рабства по той простой причине, что это развитие ещё не началось. Во II тысячелетии до н.э. и много позже всякая месопотамская собственность была в той или иной степени общественной, а всякий месопотамский раб был, строго говоря, не рабом, а варду - представителем низшего общественного слоя.

Об отсутствии частной собственности в древнем Двуречье говорит, в частности, тот факт, что правитель-деспот, действуя в интересах всего общества, мог запросто вмешаться в любые частные отношения. Например, Хаммурапи каждые пять - семь лет издавал указы, которые требовали "аннулировать сделки, заключённые на основе кабальных соглашений, освобождать от временного рабства, возвращать недвижимость первоначальному владельцу"17.


Н.В. Козырева

Вавилонское рабовладение было патриархальным. Если классический раб - это член общества, субъективно находящийся вне общества, то патриархальный раб - это низший, наиболее зависимый член общества

Что касается вавилонского рабовладения, то и оно, подобно собственности, имело весьма своеобразные черты. "Рабство носило патриархальный характер, т.е. раб был чем-то вроде несовершеннолетнего члена семьи"18. Следует уточнить, что в патриархальные времена семья выступала не иначе, как ячейка общества, и всё общество представляло собой одну большую семью. В этих условиях быть рабом означало быть инфантильной личностью - членом общества, не способным вести общественную жизнь самостоятельно, по своей воле. Если классический раб - это приватизированная, вырванная из общества личность, т.е. член общества, субъективно находящийся вне общества, то патриархальный раб - это всего лишь личность, живущая в неволе, низший, наиболее зависимый член общества. Во избежание путаницы патриархального раба лучше называть не рабом, а невольником.

Следуя советской традиции, Д.Г. Редер в статье, посвящённой старовавилонскому рабству, исходит из того, что государство Хаммурапи было рабовладельческим, что, соответственно, тамошние рабовладельцы имели неограниченную власть над находящимися в их собственности рабами19, однако, разбирая факты, вынужден то и дело противоречить этой предвзятой точке зрения. В частности, анализируя статью 282 ЗХ ("Если раб скажет своему господину: "Ты - не мой хозяин", то тот должен изобличить его как своего раба, и затем его господин может отрезать ему ухо"), историк отмечает, что "законодатель неожиданным образом оказывается посредником между собственником и его одушевлённым имуществом"20.

"В первый момент, - пишет далее Редер, - может показаться, что этой статьёй нарушаются все основные принципы рабовладельческого строя. Оказывается, что не сам рабовладелец определяет меру наказания своему рабу, а судьи, руководствующиеся точным указанием закона"21. Так оно и есть: принципы рабовладения нарушены, но историк, спасая советскую традицию, пытается доказать обратное.

"Конечно, - рассуждает он, - вызывает удивление рекомендация конкретного наказания, которому должен подвергнуться человек, которого суд признал рабом. С точки зрения правовых норм рабовладельческого общества, следовало бы просто отдать раба под власть лица, признанного его законным господином (как в случае поимки беглого раба).
Надо, однако, полагать, что закон закреплял укоренившийся обычай. Убийство раба не запрещалось, но считалось бессмысленным, непрактичным поступком. Самым обычным наказанием для раба считалось отрезание уха. Оно было болезненным и в то же время не лишало его трудоспособности, не приносило хозяину убытка. Интересно, что такое бесчеловечное калечение, как отрезание пальцев, законы Хаммурапи предусматривают лишь для свободного человека, совершившего то или иное преступление (§§ 195, 218, 226, 253), но не для раба"22.


В патриархальном обществе невольник (патриархальный раб), в отличие от свободного человека, рассматривается как убогая личность, не способная серьёзно отвечать за свои слова

Действительно, интересно: отрезать пальцы у свободного человека практично, а у раба непрактично! Тут в редеровском анализе концы с концами не сходятся. Всё станет на свои места, если вспомнить, что речь идёт о патриархальном обществе, в котором невольник, в отличие от свободного человека, рассматривается как убогая личность, не способная серьёзно отвечать за свои слова. Поэтому-то законы Хаммурапи за схожие преступления - например, за непризнание приёмным сыном (свободным человеком) власти приёмных родителей (статья 192) и за отрицание невольником власти хозяина (статья 282) - строже карают свободного человека (обязательным отрезанием языка), чем невольника (возможным отрезанием уха).

"Рабство, - пишет о старовавилонском обществе В.А. Якобсон, - постепенно утрачивает свой патриархальный характер, приобретает всё более суровые формы. Ещё во времена III династии Ура раб мог оспаривать своё рабское состояние перед судом, хотя, как правило, проигрывал процесс. Законы Хаммурапи … устанавливают, что раб, проигравший такой процесс, подвергается жестокому наказанию. А ещё позднее ни о каких судебных спорах вообще не может быть речи. Рабы носят знаки рабства - сначала в виде особой стрижки, а затем и настоящие клейма. Постепенно общественное сознание перестаёт воспринимать раба как личность (пусть неполноценную). Раб становится видом движимого имущества"23.

Изображая переход старовавилонского общества от невольничества к рабству, историк вольно или невольно отдаёт дань порочной традиции рассматривать это общество как рабовладельческое. Но даже нововавилонское общество (VI в. до н.э.) было скорее патриархальным, чем рабовладельческим: рабов здесь "насчитывалось гораздо меньше, чем свободных и зависимых"24. Чтобы рабство пришло на смену невольничеству, рабовладельческая эксплуатация должна сменить деспотическую, а это означает кардинальную перестройку всей общественной жизни, разрушение привычной, патриархальной системы отношений. Такая перестройка не может идти постепенно, сама собой, как рисует её Якобсон, она происходит в условиях острого социального кризиса, требующего немедленного, революционного преодоления.

Таким же болезненным является переход от рабовладения к феодализму, что хорошо видно на примере поздней Римской империи. Только резкое ухудшение условий жизни в рамках этой супердержавы заставило её жителей отказаться от привычных для них рабовладельческих отношений и взяться за строительство новых, феодальных.


Хаммурапи на троне

Сравнивая древних дружинников и средневековых вассалов, Н.П. Павлов-Сильванский прежде всего отмечает сходство между ними: "так же как дружинник, вассал не подданный и не наёмник, он свободный человек, обязавшийся верно служить господину на поле брани". Однако есть и существенное различие: если дружинники связаны со своим князем и нравственно ("клятвою верности и службы") и материально ("хозяйственным сожительством с князем"), то "вассалы, наоборот, живут в отдалении от господина, на своих землях, пожалованных или собственных, и ведут своё самостоятельное хозяйство. Дружина превращается в вассальство, когда дружинники из перехожих воинов становятся оседлыми землевладельцами, оставаясь воинами, и, уже только нравственно, людьми дома, очага-огнища своего господина"25.

Легко заметить, что, характеризуя вассалитет, историк воспроизводит систему социальных связей, которая в рукописях Маркса фигурирует как "германская община" - высшая форма квазиобщинных отношений докапиталистического общества. Чтобы сложилась такая система отношений, рабовладельческое общество должно кардинально измениться: рабовладелец должен превратиться в сеньора, а раб - в его вассала. Это изменение носит субъективный ("всего лишь субъективный", как сказал бы Илюшечкин) характер, но его субъективность не умаляет его значимости для развития общества.

Переход от рабовладения к феодализму напоминает возвращение к деспотизму, и, действительно, деспотическая и феодальная системы социальных связей имеют сходство: в отличие от рабовладельца, деспот, как и сеньор, видит в том, кого он эксплуатирует, личность. Однако деспот делает это стихийно, неосознанно, а сеньор сознательно, поэтому личная связь деспота и патриархального общинника никак не фиксируется, в то время как личная связь сеньора и вассала скрепляется договором.


Н.П. Павлов-Сильванский

В ходе докапиталистического развития человечество пережило две грандиозные революции субъективного плана: сначала рабовладельческую, а потом - феодальную. Игнорировать эти революции значит чрезвычайно грубо исследовать мировую историю

Таким образом, в ходе докапиталистического развития человечество пережило две грандиозные общественные революции субъективного плана: сначала рабовладельческую, а потом - феодальную. Игнорировать эти революции значит чрезвычайно грубо, поверхностно, примитивно исследовать мировую историю. И именно такой примитивный подход настойчиво предлагает В.П. Илюшечкин.

"Наиболее распространённой, господствующей формой частнособственнической эксплуатации почти во всех азиатских странах в период средневековья являлась аренда в её различных разновидностях, - пишет историк. - В странах Передней и Средней Азии переход к средневековью не сопровождался какими-либо существенными изменениями в сложившейся там в древности системе частнособственнической эксплуатации"26. Вот так: господство аренды и в древности, и в средневековье. Однообразная, унылая картина на протяжении нескольких тысячелетий!

Между тем в реальности за данный период времени азиатское общество успело перейти сначала от деспотического типа эксплуатации к рабовладельческому, а потом - от рабовладельческого к феодальному. И пусть Азия не знает такого яркого, динамичного, последовательного развития докапиталистической эксплуатации, какое знает Европа, но то, что такое развитие имело место, - несомненно, ибо об этом свидетельствуют факты. Надо только грамотно их интерпретировать. В частности, не стоит, вслед за Илюшечкиным, изображать дело так, будто деспотическая аренда - это то же, что рабовладельческая, а рабовладельческая - то же, что феодальная, будто невольник (патриархальный раб) - то же, что раб, а раб - то же, что вассал, силой превращённый сеньором в его движимую собственность.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 46. Ч. I. М., 1968. С. 274.
2. Там же.
3. Там же.
4. Крапивенский С.Э. Социальная философия. Волгоград, 1996. С. 142 - 143.
5. Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах. М., 1990. С. 160.
6. Там же. С. 161.
7. Там же.
8. Там же. С. 160.
9. Там же. С. 162.
10. Там же.
11. Якобсон В.А. Предисловие // Кленгель-Брандт Э. Путешествие в древний Вавилон. М., 1979. С. 21 - 22. Якобсону почти дословно, как эхо, вторит Н.В. Козырева: "Царь в Месопотамии очень долго сохранял многие черты вождя племени, обязанного заботиться о сирых и убогих. Таким его воспринимало массовое сознание, так понимал свой долг и он сам" (История древнего мира. Ранняя древность. М., 1989. С. 100.).
12. "Любой современный юрист и историк права, обращаясь к изучению древневосточного юридического наследия, неизбежно столкнётся с термином misarum ("справедливость")…" (Никитина А.Д. Указ о "справедливости" (misarum) царя Аммицадуки и его роль в развитии публичного права в Вавилонии II тыс. до н.э. // Проблемы истории и культуры Древнего Востока. Материалы конференции. С. 76.)
13. Якобсон В.А. Предисловие // Кленгель-Брандт Э. Путешествие в древний Вавилон. М., 1979. С. 22.
14. История древнего мира. Ранняя древность. М., 1989. С. 109.
15. Там же.
16. Там же. С. 108. Об этом же пишет Э. Кленгель-Брандт: "На протяжении веков сохранялось большое уважение к Кодексу Хаммурапи…" (Кленгель-Брандт Э. Путешествие в древний Вавилон. М., 1979. С. 143.)
17. История древнего мира. Ранняя древность. М., 1989. С. 90.
18. Якобсон В.А. Предисловие // Кленгель-Брандт Э. Путешествие в древний Вавилон. М., 1979. С. 20.
19. Редер Д.Г. К вопросу о юридическом положении рабов по законам Хаммурапи // Древний Восток. Сборник 1. М., 1975. С. 234.
20. Там же. С. 235.
21. Там же.
22. Там же. С. 236.
23. Якобсон В.А. Предисловие // Кленгель-Брандт Э. Путешествие в древний Вавилон. М., 1979. С. 22.
24. История древнего мира. Кн. 2. М., 1983. С. 133.
25. Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988. С. 98.
26. Илюшечкин В.П. Эксплуатация и собственность в сословно-классовых обществах. М., 1990. С. 236.


ON FORMATION DEVELOPMENT
OF PRE-CAPITALIST SOCIETY

The author of the article, basing himself on historical facts, demonstrates a scientific groundlessness of V.P. Ilyushechkin's assertion, that the development of Pre-capitalist Society doesn't pass through formation stages, K. Marx wrote about.

Key words: K. Marx's theory of formations, the development of Pre-capitalist Society, despotism, slave-owning system, feudalism.





О ФОРМАЦИОННОМ РАЗВИТИИ
КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

Согласно автору статьи, в рамках капиталистического развития следует выделять три формационные ступени, соответствующие либеральному, государственному и глобальному капитализму.

Ключевые слова: теория формаций К. Маркса, развитие капиталистического общества, либеральный капитализм, государственный капитализм, глобальный капитализм.



Факты говорят о том, что в рамках капиталистического развития следует выделять три формационные ступени

Признавая наличие в истории докапиталистического общества трёх формационных ступеней развития - деспотической ("азиатской"), рабовладельческой и феодальной, - резонно предположить, что подобные ступени следует выделять и в истории капитализма. Факты, имеющиеся в распоряжении современной науки, позволяют превратить такое предположение в надёжное теоретическое знание.

Правда, этому мешает целый ряд предрассудков. Главный из них состоит в том, что принципы капитализма со времени его появления и по сей день будто бы не претерпели никаких существенных изменений.


Будь это не предрассудок, а истина, пытаться расчленить капиталистическое развитие на ряд формационных ступеней означало бы заниматься такой теоретической деятельностью, которая не имеет связи с реальным положением вещей. Но это - явный предрассудок, и тщательный анализ данного вопроса говорит о том, что создатель теории формаций К. Маркс, живи он в наше время, не преминул бы осуществить формационное членение капитализма. Увы, с 1883 г. его нет в живых, а когда он жил, капиталистическое общество всё ещё пребывало на первой ступени своего развития, другие его ступени ещё только-только начали выступать из тумана грядущих десятилетий, а потому даже такому гениальному теоретику, как Маркс, разглядеть их было почти невозможно.

Всё же кое-что он увидел, но смутные очертания второй ступени капитализма он ошибочно принял за контуры коммунизма - бесклассового общества. Сейчас это кажется наивным, а в XIX в. и основоположники марксизма, и их ученики - как ортодоксы, так и ревизионисты, и даже некоторые противники марксизма были убеждены, что живут в эпоху перехода от классового строя к бесклассовому.


К. Маркс

Ещё в 1848 г. Маркс и Энгельс объявили капитализм умирающим. Сейчас ясно, что они поспешили

"…Буржуазия неспособна долее оставаться господствующим классом общества и навязывать всему обществу условия существования своего класса в качестве регулирующего закона, - провозглашали ещё в 1848 г. в своём знаменитом Манифесте К. Маркс и Ф. Энгельс. - Она неспособна господствовать, потому что неспособна обеспечить своему рабу даже рабского уровня существования, потому что вынуждена дать ему опуститься до такого положения, когда она сама должна его кормить, вместо того чтобы кормиться за его счёт. Общество не может более жить под её властью, т.е. её жизнь несовместима более с обществом"1. Проявляя страстное революционное нетерпение, создатели "Манифеста Коммунистической партии" воображали, что развитие человечества вот-вот, в ближайшие годы, вместо капиталистического станет коммунистическим, но с той поры минуло больше, чем полтора века, а мировое сообщество всё ещё живёт под диктовку буржуазии.

В 1918 г. даже правоверный марксист Ф. Меринг вынужден был признать, что историческое развитие "шло гораздо медленнее, чем предполагали авторы Манифеста", что, вопреки их мнению, буржуазное общество середины XIX в. ещё не достигло последней стадии своего жизненного пути. И всё же, несмотря на эти факты, Меринг, не испытывая колебаний, бодро заявляет, что теперь-то, в начале ХХ в., капитализм вышел-таки на финишную прямую - туда, где, согласно основоположникам марксизма, он был ещё полстолетия назад. Значит, Маркс и Энгельс ошиблись лишь на десятки лет2.

Ф. Меринг - известный марксист-ортодокс, а как характеризовал социальную жизнь начала ХХ в. его современник, соотечественник и ярый идеологический противник Э. Бернштейн - не менее известный, чем Меринг, марксист-ревизионист? "…Доступные научному исследованию факторы общественного развития, - утверждает Бернштейн в 1901 г., - указывают в их целом вполне ясно на постоянное, с всё большей энергией усиливающееся развитие современного общества в сторону социализма"3. Таким образом, в начале ХХ в. видный немецкий ревизионист полностью разделял меринговскую оценку тогдашнего капитализма как умирающего, агонизирующего, уступающего место новой, справедливой форме социальной жизни.

Однако, характеризуя капитализм как умирающий, Бернштейн, в отличие от Меринга, считал нецелесообразными и даже вредными любые попытки ускорить агонию буржуазного строя революционным путём. Пролетариат, справедливо полагал немецкий ревизионист, ещё не готов занять место буржуазии в качестве господствующего класса. "Несмотря на большие успехи, которые сделал рабочий класс в интеллектуальном, политическом и экономическом отношении с того времени, когда писали Маркс и Энгельс, - заявил он в своей самой известной книге "Предпосылки социализма и задачи социал-демократии", - я и теперь не считаю его достаточно развитым, чтобы захватить политическое господство"4. И далее - не в бровь, а в глаз: "Человек ещё не избавился от утопизма, когда то, что должно появиться в будущем, он умозрительно переносит в современность, приписывает ей как достигнутое. Мы должны брать рабочего таким, какой он есть. А он ни такой совершенный паупер, как предсказывалось Коммунистическим Манифестом, и ни такой свободный от предрассудков и пороков, как уверяют нас его придворные"5.


К. Маркс и Ф. Энгельс

Ф. Меринг

Э. Бернштейн

"Если мы будем сопоставлять пролетариат не с каким-то идеальным масштабом, а с другими классами, - пылко возражал Бернштейну один из упомянутых им "придворных", лидер немецкой социал-демократии К. Каутский, - то найдём, что по своим политическим способностям он с успехом выдержит сравнение не только с мелкой буржуазией и крестьянами, но и с самой буржуазией. Если мы посмотрим на парламент, общинные самоуправления или кассы взаимопомощи, в которых господствуют исключительно буржуазия и её чиновники, мы найдём там застой, бессилие, испорченность. Как только сюда проникает наша партия, здесь пробуждается новая жизнь; она вносит инициативу, честность, энергию и принципиальность и своей конкуренцией заставляет ожить и своих врагов"6.

А вот ещё одна красноречивая цитата из того же источника: "Прогрессивная демократия в современном промышленном государстве возможна только как пролетарская демократия. Вот чем объясняется упадок буржуазной прогрессивной демократии. <…> Только убеждение в необходимости господства пролетариата и в его политической зрелости может в настоящее время сделать демократическую мысль способной приобретать прозелитов"7. Мы видим, что ортодокс Каутский, как и ревизионист Бернштейн, связывает прогресс общества на рубеже XIX - XX в. с переходом к социализму, и в этом плане разногласия между ними имеют лишь тактический характер, а именно - сводятся к вопросу о том, следует ли социал-демократии ускорять агонию капитализма или нет.


К. Каутский

Статья Ленина "Империализм, как высшая стадия капитализма" представляет собой не столько научный анализ развития буржуазного строя, сколько талантливую попытку марксиста-пропагандиста окончательно и бесповоротно закрепить социал-демократическую оценку тогдашнего передового общества как общества умирающего капитализма

В 1916 г. В.И. Ленин написал большую статью под названием "Империализм, как высшая стадия капитализма". Она представляет собой не столько научный анализ развития буржуазного строя, сколько талантливую попытку марксиста-пропагандиста окончательно и бесповоротно закрепить социал-демократическую оценку тогдашнего передового общества как общества умирающего капитализма. В марксистской среде эту ленинскую статью до сих пор считают фундаментальным теоретическим произведением, в Советском Союзе её ставили в один ряд с "Капиталом"8, хотя, по справедливой характеристике автора, она всего лишь "популярный очерк".

"Конкуренция превращается в монополию, - констатирует Ленин, опираясь на статистику ведущих капиталистических стран. - Получается гигантский прогресс обобществления производства. <…> Это уже совсем не то, что старая свободная конкуренция раздробленных и не знающих ничего друг о друге хозяев, производящих для сбыта на неизвестном рынке. Концентрация дошла до того, что можно произвести приблизительный учёт всем источникам сырых материалов … во всём мире. Такой учёт не только производится, но эти источники захватываются в одни руки гигантскими монополистическими союзами. <…> Капитализм в его империалистической стадии вплотную подводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению"9.

Что же это за "новый общественный порядок"? В основном тексте ленинской статьи ничего конкретного о нём не сказано, ибо, как поясняет предисловие, появившееся в составе статьи лишь в 1917 г., уже после падения самодержавия, "брошюра писана для царской цензуры"10. Здесь же мы узнаём о том, что, по мнению Ленина, "империализм есть канун социалистической революции"11, и, стало быть, под "новым общественным порядком" следует понимать такое устройство общества, которое является переходным от капиталистического к социалистическому.

Подробно эта тема освещается в работе Ленина "Государство и революция". Здесь Ленин цитирует Марксову "Критику Готской программы", где утверждается, что "между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата"12. "Развитие вперёд, т.е. к коммунизму, - вторит Марксу автор "Государства и революции", - идёт через диктатуру пролетариата и иначе идти не может, ибо сломить сопротивление эксплуататоров-капиталистов больше некому и иным путём нельзя"13.


В.И. Ленин

По Ленину, империализм вплотную подводит к диктатуре пролетариата

Итак, по Ленину, империализм вплотную подводит к диктатуре пролетариата. Поскольку эта диктатура, с марксистской точки зрения, представляет собой временный, изменчивый способ организации общества, стремительно (по историческим меркам) уступающий место коммунистическому, основоположники марксизма вполне логично рассудили, что тщательно выстраивать её теоретическую модель нецелесообразно. "…Традиционный марксизм содержал мало отправных точек для размышлений о послереволюционном развитии, - отмечает С. Коэн. - Сам Маркс рассматривал экономическую модернизацию как историческую функцию капитализма, нигде не указывая и даже не намекая на возможную роль социалистов в этом деле. К тому же он вообще отклонял попытку делать конкретные предположения относительно послекапиталистического развития, и это стало традицией, которую соблюдали его последователи"14. Не переход к коммунизму, а коммунизм - вот что представляет главный интерес, считали основоположники марксизма, но при этом даже коммунистическое общество принципиально изображали только в самых общих чертах, предельно абстрактно.

До 1918 г. такого же абстрактного подхода к вопросам послереволюционной организации общественной жизни придерживался и Ленин, полагая, что осуществление власти победившим пролетариатом имеет не столько теоретический, сколько практический характер: рабочие-де сами, без оглядки на какую-то заранее разработанную схему, разберутся, какой должна быть их диктатура в той или иной конкретной ситуации. Когда большевики осуществили Октябрьский переворот, эта точка зрения, вроде бы, получила подтверждение. Вот что писал в статье "К социализму", опубликованной тогда, в первые дни Великого Октября, один из большевистских вождей Н.И. Бухарин:


"Совершенно очевидно, что с переходом власти к Советам буржуазное государство рушится. Основная, самая крепкая организация буржуазии - её государственная власть - исчезает. Создаётся новый, отличный по своему строению и по своим задачам аппарат власти, находящийся в распоряжении пролетариата и крестьянства, с явным перевесом организующих сил на стороне пролетариата.
С другой стороны, совершенно очевидно также, что на фабриках и заводах, в сфере экономической жизни самодержавный режим буржуазии разлагается.
Буржуазия не может при сложившихся отношениях быть здесь организующей силой. Всё в большей степени вмешиваются органы рабочей демократии, в первую очередь фабрично-заводские комитеты. Но поскольку речь идёт об общегосударственном регулировании промышленности, то с переходом власти к Советам это регулирование практически совпадает с рабочим контролем.
При таких условиях отпадают основные признаки капиталистического порядка вещей: верховенство капитала и в политике и в экономике рушится. Настаёт некапиталистический, полусоциалистический порядок вещей. Полусоциалистический, так как, во-первых, это есть ещё эпоха диктатуры, а не бесклассовый социализм, так как, во-вторых, слишком значительны ещё будут на первых порах неорганизованные отношения в деревне"15.

Мы видим, что, находясь под впечатлением успешного политического переворота, осуществлённого большевиками, Бухарин явно выдаёт желаемое за действительное: отчаянную попытку пролетариата отсталой страны преодолеть вызванную мировой войной разруху он преподносит как переход от капитализма к социализму. Что это - политическая и экономическая близорукость?

Нет, Бухарин не был близоруким. Он лучше, чем другие большевики, включая Ленина, разбирался в вопросах экономики начала ХХ в. и прекрасно понимал, какие тяжелейшие задачи необходимо решать революционному пролетариату России. "Будет ли идти вперёд революция? - размышлял Бухарин с нескрываемой тревогой. - Не расшибёт ли она себе лба, наткнувшись на непреодолимые трудности?" И всё же его настроение было оптимистичным: "Заранее говорить о непреодолимых трудностях нельзя. Они колоссальны. Вопросы продовольствия, транспорта, демобилизации армии; сопротивление и саботаж слоёв, близко стоящих к крупнокапиталистической буржуазии, - на этом не раз может споткнуться Советская власть. Но нет никаких оснований говорить, что она потерпит здесь банкротство. Если кто и сможет сделать ряд решительных шагов - то только эта, народная власть"17.


Н.И. Бухарин

Бухарин, как и другие марксисты, упустил из виду происходивший в то время переход от первичной капиталистической формации (либерального капитализма) к вторичной (государственному капитализму). Вместо этого перехода марксисты видели другой: от капитализма к социализму

Итак, Бухарин видел экономические трудности Советской власти и, кроме того, подчёркивал, что они колоссальные. Однако при всём при этом самое существенное он - как, впрочем, и все остальные исследователи тогдашней экономики - не заметил, а именно: его анализ упустил из виду происходивший на его глазах и составлявший главное, наиболее актуальное содержание того времени переход от первичной капиталистической формации (либерального капитализма) к вторичной (государственному капитализму). Вместо этого формационного перехода большевики и прочие марксисты видели другой - от капитализма к социализму, и он тоже происходил, но на ином, более высоком уровне абстракции, а потому не имел того первоочередного практического значения, какое ему приписывали и до сих пор ещё приписывают учёные-марксисты.

"Любопытно отметить, - писал Бухарин в статье "К социализму", - что наши противники из лагеря умеренных социалистов и даже некоторые буржуазные экономисты считают вполне возможным государственно-капиталистическое регулирование. Но государственно-капиталистическое регулирование отличается от рабочего контроля, главным образом, тем, что государственная власть находится в руках другого класса. А это вопрос социального соотношения сил. Переход власти к Советам означает его положительное решение"18.


C течением времени российская диктатура пролетариата приобретала всё более странные черты, её пролетарский характер становился всё более призрачным. Созданное большевиками общество было не социалистическим или коммунистическим, а государственно-капиталистическим

Как всё просто: стоит победить Советам - и государственно-капиталистическое регулирование тотчас превращается в полусоциалистическое, пролетарское! На деле всё оказалось гораздо сложнее. C течением времени российская диктатура пролетариата приобретала всё более странные, с точки зрения классического марксизма, черты, её пролетарский характер становился всё более призрачным. "Уже опыт первых послеоктябрьских лет показал, что ожидаемой гармонии интересов государства и трудящихся классов не происходит. Наоборот, в новом, неотлаженном механизме со всей остротой проступили черты старой бюрократической сути. Военно-коммунистическая политика укрепления государственного централизма очень быстро проявила свои противоречия не только с интересами крестьянства, но и рабочего класса"19.

И тем не менее новое общество возникло. Только было оно не социалистическим или коммунистическим, а государственно-капиталистическим. "Российская экономика и тесно связанные с ней другие формы социального общежития, пройдя через горнило братоубийственной войны и будучи втиснутыми в жёсткие "военно-коммунистические" структуры, были во многом обречены на необратимость перерождения в духе государственного псевдосоциализма", - пишет на эту тему В.В. Журавлёв20, не понимая, что дело не в особенностях российской истории, а в законах формационного движения капиталистического общества. С первой, либеральной ступени своего развития капитализм необходимо поднимается на вторую, государственную. Специфика России состоит лишь в том, что в ней раньше, чем где бы то ни было, сформировалось государственно-капиталистическое общество.

О формационном развитии капитализма основоположники марксизма ничего не знали, более того - с их точки зрения, никаких формационных ступеней у этого развития нет. Ранний, зрелый и поздний капитализм - это, считали они, всего лишь разные периоды существования одной и той же формации, одного и того же буржуазного строя. Такую же позицию занимали все без исключения большевики: для них капитализм всех периодов и всех мастей - всего лишь капитализм, форма общественной жизни, которая уже в начале XIX в. стала реакционной, превратилась в тормоз на пути социального прогресса. А раз так, то нечего церемониться, нечего перебирать виды капиталистического общества, выясняя, какой из них лучше, а какой хуже. Долой буржуазию - и баста! Тем не менее именно большевики, считавшие, что в ХХ в. любой капитализм, в том числе государственный, - это анахронизм, явились создателями первого в мире государственно-капиталистического общества. Не хотели, но создали. Как же это произошло?


Большевики ставили вопрос жёстко:
капитализм или социализм.
А получился государственный
капитализм

Осуществлять пролетарскую диктатуру в среднеразвитой капиталистической стране с пережитками феодализма оказалось настолько трудно, что весной 1918 г. в большевистском лагере развернулась дискуссия о принципах строительства нового общества

Осуществлять пролетарскую диктатуру в среднеразвитой капиталистической стране, обременённой многочисленными феодальными пережитками, оказалось настолько трудно, что весной 1918 г. в большевистском лагере развернулась бурная дискуссия о принципах строительства нового общества. Мощным катализатором для этой дискуссии послужила программная статья Ленина "Очередные задачи Советской власти". Автор статьи настаивает на том, что социализм можно построить только на базе всестороннего учёта и контроля в хозяйственной сфере. "Социалистическое государство, - убеждал Ленин, - может возникнуть лишь как сеть производительно-потребительских коммун, добросовестно учитывающих своё производство и потребление, экономящих труд, повышающих неуклонно его производительность и достигающих этим возможности понижать рабочий день до семи, до шести часов в сутки и ещё менее. Без того, чтобы наладить строжайший всенародный, всеобъемлющий учёт и контроль хлеба и добычи хлеба (а затем и всех других необходимых продуктов), тут не обойтись"21.

Даже если подыграть автору "Очередных задач" и принять за истину, что в начале 1918 г. лишь ничтожное меньшинство населения советской республики не сочувствовало большевикам, то и тогда придётся квалифицировать "всенародный учёт и контроль", к которым призывал Ленин, не более как несбыточную в условиях того времени мечту, ибо подавляющее большинство жителей тогдашней России, независимо от одобрения или неодобрения ленинского плана социалистического строительства, не имело ни малейшей возможности активно участвовать в осуществлении этого плана по той простой причине, что было неграмотным (73,7% по переписи 1897 г.22). Вот почему на практике внедрение учёта и контроля проводил не народ, а узкий слой представителей Советской власти. Неграмотность населения открывала им широчайшие возможности для злоупотребления служебным положением, и, конечно же, нередко эти возможности превращались в реальность.


В.И. Ленин.
Очередные задачи Советской власти

С острой критикой ленинского плана социалистического строительства выступили "левые коммунисты"

С острой критикой ленинского плана социалистического строительства выступили "левые коммунисты". Интересно, что в числе их лидеров оказался Бухарин - тот самый, который совсем недавно не видел никаких принципиальных проблем в деле пролетарской организации общественного производства.

В апреле 1918 г. в журнале "Коммунист" были опубликованы левокоммунистические "Тезисы о текущем моменте". После заключения Брестского мира, утверждается в этом документе, в Советской республике наметилась "тенденция к уклонению большинства коммунистической партии и руководимой ею Советской власти" (имеются в виду Ленин и его сторонники) "в русло мелкобуржуазной политики нового образца"23. "В случае, если такая тенденция получит осуществление, - предостерегают авторы "Тезисов", - рабочий класс перестанет быть руководителем, гегемоном социалистической революции, ведущим беднейшее крестьянство к уничтожению господства финансового капитала и помещиков; он оказывается силой, вкраплённой в ряды полупролетарско-мелкобуржуазной массы, которая ставит себе задачей не пролетарскую борьбу в союзе с западноевропейским пролетариатом за низвержение империалистической системы, а оборону фермерского отечества от тягот империализма, что возможно достигнуть и путём компромисса с ним. В случае отказа от активной пролетарской политики завоевания рабоче-крестьянской революции начнут застывать в систему государственного капитализма и мелкобуржуазных хозяйственных отношений"24.

Эта цитата красочно демонстрирует, какая чудовищная теоретическая каша была в головах "левых коммунистов": по их мнению, ленинский план социалистического строительства ведёт к тому, что государственный капитализм и мелкобуржуазное хозяйство могут "застыть" в виде единой экономической системы, т.е. крупный капитал, вместо того чтобы разорять мелкий, может заключить с ним взаимовыгодные партнёрские отношения! Более того: ленинскую экономическую политику, направленную прежде всего на огосударствление капитала, его централизацию, укрупнение, "левые коммунисты" почему-то окрестили "мелкобуржуазной"!


Ответ Ленина на критику "левых коммунистов" - это агитация за государственный капитализм

Ленин отреагировал очень резко, гневно. "Эволюция в сторону государственного капитализма - вот зло, вот враг, с которым нас приглашают бороться, - отметил он на заседании ВЦИК 29 апреля 1918 г. - И вот, когда я читаю эти ссылки на подобных врагов в газете "левых коммунистов", я спрашиваю: что сделалось с этими людьми, как они могут из-за обрывков книжки забыть действительность? Действительность говорит, что государственный капитализм был бы для нас шагом вперед. <…> В настоящее время осуществлять государственный капитализм - значит проводить в жизнь тот учет и контроль, который капиталистические классы проводили в жизнь. Мы имеем образец государственного капитализма в Германии. Мы знаем, что она оказалась выше нас. Но если вы подумаете хоть сколько-нибудь над тем, что бы значило в России, Советской России, обеспечение основ такого государственного капитализма, то всякий не сошедший с ума человек и не забивший себе голову обрывками книжных истин должен был бы сказать, что государственный капитализм для нас спасение.
Я сказал, что государственный капитализм был бы спасением для нас; если бы мы имели в России его, тогда переход к полному социализму был бы легок, был бы в наших руках, потому что государственный капитализм есть нечто централизованное, подсчитанное, контролированное и обобществленное, а нам-то и не хватает как раз этого, нам грозит стихия мелкобуржуазного разгильдяйства, которая больше всего историей России и её экономикой подготовлена и которая как раз этого шага, от которого зависит успех социализма, нам не даёт сделать. <…>
Только развитие государственного капитализма, только тщательная постановка дела учета и контроля, только строжайшая организация и трудовая дисциплина приведут нас к социализму. А без этого социализма нет"25.


"Рабочий контроль введён у нас как закон, но в жизнь и даже в сознание широких масс пролетариата он едва-едва начинает проникать, - с досадой констатирует автор "Очередных задач Советской власти". - О том, что безотчётность, бесконтрольность в деле производства и распределения продуктов есть гибель зачатков социализма, есть казнокрадство (ибо всё имущество принадлежит казне, а казна - это и есть Советская власть, власть большинства трудящихся), что нерадивость в учёте и контроле есть прямое пособничество немецким и русским Корниловым, которые могут скинуть власть трудящихся только при условии, что мы не одолеем задачи учёта и контроля, и которые, при помощи всей мужицкой буржуазии, при помощи кадетов, меньшевиков, правых эсеров "подкарауливают" нас, выжидая момент, - об этом мы недостаточно говорим в своей агитации, об этом недостаточно думают и говорят передовики рабочих и крестьян. А пока рабочий контроль не стал фактом, пока передовики-рабочие не наладили и не провели победоносного и беспощадного похода против нарушителей этого контроля или беззаботных насчёт контроля, - до тех пор от первого шага (от рабочего контроля) нельзя сделать второго шага к социализму, то есть перейти к рабочему регулированию производства"26.

О чём идёт речь? О том, что рабочий контроль существует лишь на бумаге, формально, на деле его нет, так как даже передовые рабочие не понимают его важности как первого шага к социалистическому ведению хозяйства. Ленин раздражён, он критикует себя, других большевиков, весь народ за недостаточные сознательность и активность в строительстве социализма, но если даже он, идейный вдохновитель и вождь Октября, оказался недостаточно сознательным и активным, то чего он ждал от остальных строителей нового общества и какое право имел он требовать от этих людей, подавляющее большинство из которых было элементарно неграмотным, всенародного учёта и контроля?

Лидера большевистской революции вёл идеал - коммунистическое общество, вёл и манил, как синяя птица. Однако стоило российской действительности жёстко потребовать от большевиков вести строительство нового общества государственно-капиталистическими методами - и их вождь, скрепя сердце, сразу же скорректировал экономическую политику Советской власти в духе чуждого его идеалу требования реальной жизни. В этом и состоит одно из главных достоинств Ленина как руководителя страны: стремясь к идеалу, он не забывал о реальности.


В развитии государственно-капиталистического сектора экономики Ленин ошибочно видел становление социализма

Следует, однако, подчеркнуть, что, с точки зрения адекватного отражения реальности, ленинское отношение к государственному капитализму весьма далеко от того, чтобы служить образцом для подражания: в развитии государственно-капиталистического сектора экономики передовых стран начала ХХ в. лидер большевиков ошибочно видел становление социализма, а не новой капиталистической формации, более мощной и агрессивной, более враждебной коммунистическим идеям, чем старый, либеральный капитализм. Отсюда - существенная недооценка вождём Октябрьской революции опасности огосударствления рыночной экономики для идущего к коммунизму рабочего класса. В результате этой формационной ошибки Ленин энергично пропагандировал государственный капитализм, глубоко враждебный социализму, как основу социалистического хозяйства, выступая тем самым не в роли вождя пролетариата, а в роли проводника государственно-капиталистических идей в пролетарской среде. Так, сам того не ведая и не желая, он расчищал дорогу в государственно-капиталистическое общество.


Бухарин лучше, чем Ленин, чувствовал опасность государственного капитализма для пролетарской власти

Бухарин тщательнее, чем Ленин, изучил тенденции мировой экономики (это отчётливо видно при сравнении двух работ на указанную тему: бухаринской "Мировое хозяйство и империализм" и ленинской "Империализм, как высшая стадия капитализма"), и потому лучше, чем Ленин, чувствовал опасность государственного капитализма для пролетарской власти. Экономические взгляды Бухарина сформировались под влиянием книги "Финансовый капитал" немецкого социал-демократа Р. Гильфердинга, утверждавшего, что капиталистическое общество не деградирует, а, напротив, прогрессирует, и в начале ХХ в. вышло на новую стадию своего развития. Главной особенностью этой стадии является господство унифицированного ("финансового", как выражался Гильфердинг) капитала: "Ранее раздельные сферы промышленного, торгового и банкового капитала поставлены теперь под руководство финансовой аристократии, которая объединяет в тесной персональной унии господ промышленности и банков"27. Таким образом, подчёркивает автор "Финансового капитала", стихийный капитализм становится организованным.

Бухарин пошёл дальше, развив понятие организованного капитализма до понятия государственного капитализма. В наше время, пишет он в очерке "Мировое хозяйство и империализм", на просторах буржуазного рынка сцепились в ожесточённой борьбе невиданные ранее "гигантские сплочённые и организованные экономические тела, обладающие колоссальной боевой способностью"28. При этом правительство буржуазного государства становится высшим органом "государственно-капиталистического треста" - единой политико-экономической организации всех национальных предприятий29. Как это непохоже на тот дряхлый, загнивающий монополистический капитализм, который предстаёт перед нами в ленинском очерке "Империализм, как высшая стадия капитализма"! Согласно Бухарину, консолидация национальных хозяйственных структур в государственно-капиталистические тресты означает не загнивание капиталистического строя, а его укрепление30. Отсюда - тревожный вывод: современный пролетариат "встречает на своём пути постоянно растущую силу сомкнутых рядов буржуазии"31.


Книга Н.И. Бухарина
"Мировое хозяйство и империализм"
на английском языке.
Современное издание

"Хотя Бухарин в 1915 - 1916 гг. преувеличивал размеры и развитие "огосударствления" и трестирования, он точно определил направление развития в ХХ веке, - отмечает С. Коэн. - В последующие десятилетия наблюдалось окончательное исчезновение капитализма свободного предпринимательства (laissez-faire) и возникновение новых форм государства, с различной степенью активности вмешивающегося в экономическую жизнь: от управляемой капиталистической экономики и государства "всеобщего благоденствия" до крайне мобилизованной экономики Советской России и нацистской Германии военного времени"32.

Однако даже Бухарин, лучше других представлявший, что такое государственный капитализм, не смог подняться до ясного понимания его как особой, вторичной капиталистической формации, противоположной по отношению к исходной, либеральной. Противоположность этих формаций оказывала и оказывает такое мощное дезориентирующее влияние на всех без исключения исследователей современной экономики - как марксистов, так и немарксистов, - что они нередко путают государственный капитализм, с одной стороны, с социализмом, а с другой - с олигархическим капитализмом, т.е. с последней фазой либерального капитализма, на которой группа монополистов (буржуазная олигархия) контролирует все общественные институты, в том числе государство.

Вот, к примеру, цитата из бухаринского очерка "Мировое хозяйство и империализм", где автор описывает рождение государственно-капиталистического общества: "…Отдельные сферы концентрационного и организационного процесса подгоняют одна другую и создают сильнейшую тенденцию к превращению всего национального хозяйства в одно гигантское комбинированное предприятие под началом финансовых королей, монополизирующее национальный рынок и являющееся предпосылкой организованного социалистического хозяйства"33. В начале цитаты - прекрасный, точный образ государственно-капиталистического общества (страна-трест), но далее Бухарин заявляет, что это общество управляется "финансовыми королями", - и удачный образ сразу же становится ущербным: вместо стройной стальной пирамиды работников единого треста, где все - от вершины до основания - бойцы одной политико-экономической армии, где нет никаких сословных перегородок и потому каждый рядовой может стать генералом, перед глазами встаёт угловатая и рыхлая иерархия феодального типа, где наверху надменно восседают явно оторвавшиеся от масс, жирующие олигархи, короли бизнеса. Такую верхушку довольно легко сковырнуть: она дразнит массы своим неприличным богатством и тем самым провоцирует их на возмущение, но это - не государственно-капиталистическая верхушка, не вожди страны-треста, а олигархическая верхушка общества, находящегося под контролем монополистического капитала.


С. Коэн

Буржуазное олигархическое общество Бухарин и Ленин считали непосредственной предпосылкой социалистического, хотя в действительности на основе олигархического капитализма возникает не социализм, а государственный капитализм

Буржуазное олигархическое общество Бухарин, также как и Ленин, преподносит как непосредственную предпосылку социалистического, хотя в действительности на основе олигархического капитализма возникает не социализм, а государственный капитализм. Более того: и последний не является непосредственной предпосылкой социализма, ибо у буржуазного развития есть ещё и третья формационная ступень - глобальный капитализм. Поднявшись на эту ступень, всё мировое хозяйство будет функционировать как единая капиталистическая монополия, мировой трест.

Бухарин и Ленин считали глобальный капитализм теоретической выдумкой, умозрительной гипотезой, не имеющей опоры в реальном развитии капиталистического строя. На вопрос "Может ли случиться так, что возникнет мировой трест?" автор очерка "Мировое хозяйство и империализм" отвечает отрицательно: "Эта возможность была бы для нас мыслима, если бы мы механизировали весь общественный процесс, если бы мы не считались абсолютно с силой сопротивления рабочего класса. На самом деле ряд войн, идущих одна за другой, во всё более грандиозных размерах, неизбежно должен привести в движение всю революционную энергию пролетариата. Наученный кровавым опытом, рабочий класс восстанет против системы, которая превращает его в пушечное мясо ради капиталистической сверхприбыли"34.

В предисловии к бухаринскому очерку схожий ответ на поставленный выше вопрос даёт Ленин: "Не подлежит сомнению, что развитие идёт в направлении к одному-единственному тресту всемирному, поглощающему все без исключения предприятия и все без исключения государства. Но развитие идёт к этому при таких обстоятельствах, таким темпом, при таких противоречиях, конфликтах и потрясениях, - отнюдь не только экономических, но и политических, национальных и пр. и пр., - что непременно раньше, чем дело дойдёт до одного всемирного треста, до "ультраимпериалистского" всемирного объединения национальных финансовых капиталов, империализм неизбежно должен будет лопнуть, капитализм превратится в свою противоположность"35.


Олигархическая демократия

Отрицая реальную возможность глобального капитализма, Ленин и Бухарин исходят из того, что такой строй может быть полезен только буржуазии, а пролетариату совершенно не нужен

Доводы Бухарина и Ленина против глобального капитализма неубедительны. Отрицая его реальную возможность, оба исходят из того, что такой строй может быть полезен только буржуазии, а пролетариату совершенно не нужен. Ложность этой посылки бросается в глаза: мировой трест устранит мировые кризисы, которые бьют по пролетариату не меньше, чем по буржуазии, следовательно, глобальный капитализм нужен всем. И не случайно теперь, когда социальные проблемы всё больше приобретают ярко выраженный, чувственно воспринимаемый глобальный характер, всё больше людей приходит к выводу о том, что преодолеть эти проблемы может только глобально организованное человечество.

Поскольку социальные проблемы растут, как вал, тема глобализации общественной жизни, уже сейчас чрезвычайно актуальная, в ближайшие годы станет главной. Как бы ни сопротивлялись антиглобалисты, число глобалистов будет расти, потому что дальнейшее развитие общества невозможно без движения в сторону глобального капитализма.


"Глобализацию, - пишет шведский экономист Ю. Норберг, - часто воспринимают как угрозу, как нечто такое, что может быть хорошо для "других" и к чему "мы" вынуждены приспосабливаться. Я и сам раньше так считал, однако изменил своё мнение благодаря убедительным фактам: их изобилие свидетельствует о том, что глобализация - это уникальный шанс для всего мира"36.

О каких фактах идёт речь? Глобализация, подчёркивает Норберг, способствует развитию капиталистической экономики, так как освобождает общество от деспотического произвола как частных предпринимателей, так и государственно-капиталистической бюрократии: "Благодаря снижению транспортных расходов, изобретению новых, более эффективных средств связи, либерализации торговли и движения капиталов пространство нашего выбора кардинально расширилось и появилось множество новых, немыслимых ранее возможностей.
Нам уже не обязательно покупать товары у местной компании-монополиста - её иностранные конкуренты к нашим услугам. Мы не обязаны трудиться у единственного работодателя в родной деревне: можно поискать другие варианты. Прошло время, когда мы довольствовались культурными достижениями только собственной страны, - перед нами открыта вся сокровищница мировой культуры. Мы больше не обречены всю жизнь провести в том месте, где родились: теперь можно свободно путешествовать по миру и переезжать туда, куда захотим"37.


Ю. Норберг

В глобальном капитализме Ю. Норберг усматривает одни лишь плюсы, отсюда - его безудержное славословие по адресу этой капиталистической формации

В грядущем неолиберальном мире шведский экономист усматривает одни лишь плюсы, отсюда - его безудержное славословие по адресу новой, третьей по счёту капиталистической формации. То, что она несёт с собой беспрецедентное усиление эксплуатации, что свободный работник глобального мира, дабы оставаться свободным, будет вынужден выступать в роли универсальной рабочей силы, т.е. такой силы, которая самостоятельно и без всякой оплаты способна настраиваться на любую работу, необходимую глобальному рынку, - этого Норберг, сладкоголосый трубадур глобализации, не видит. Но плюсы он подметил верно, они действительно есть, и потому глобальный капитализм придёт, если, конечно, до этого момента человечество не погубит себя в мировых войнах.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 4. М., 1955. С. 435.
2. Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. М., 1990. С. 146.
3. Бернштейн Э. Возможен ли научный социализм? // Э. Бернштейн. Возможен ли научный социализм? Ответ Г. Плеханова. Одесса, 1906. С. 35.
4. "Trotz der grossen Fortschritte, welche die Arbeiterklasse in intellektueller, politischer und gewerblicher Einsicht seit den Tagen gemacht hat, wo Marx und Engels schrieben, halte ich sie doch selbst heute noch nicht f?r entwickelt genug, die politische Herrschaft zu ubernehmen" (Bernstein Ed. Die Voraussetzungen des Sozialismus und die Aufhaben der Sozialdemokratie. Stuttgart, 1899. S. 183 - 184.).
5. "Man hat den Utopismus noch nicht uberwunden, wenn man das, was in der Zukunft werden soll, spekulativ in die Gegenwart verlegt, bezw. der Gegenwart andichtet. Wir haben die Arbeiter so zu nehmen wie sie sind. Und sie sind weder so allgemein verpaupert, wie es im Kommunistischen Manifest vorausgesehen ward, noch so frei von Vorurtheilen und Schwachen, wie es ihre Hoflinge uns glauben machen wollen" (Ibid. S. 184.).
6. Каутский К. К критике теории и практики марксизма. М., 2003. С. 294.
7. Там же.
8. ""Империализм, как высшая стадия капитализма" - прямое продолжение и дальнейшее развитие "Капитала" К. Маркса" (ФЭС. М., 1989. С. 210.).
9. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 27. М., 1980. С. 320 - 321.
10. Там же. С. 301.
11. Там же.
12. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 19. М., 1961. С. 27.
13. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 33. М., 1981. С. 88.
14. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888 - 1938. М., 1988. С. 83.
15. Бухарин Н.И. К социализму // Возвращённая публицистика. Кн. 1. М., 1991. С. 111.
16. В начале ХХ в. подавляющее большинство населения России - 87% - было не городским, а сельским (История СССР, 1861 - 1917. М., 1984. С. 191.).
17. Бухарин Н.И. К социализму // Возвращённая публицистика. Кн. 1. М., 1991. С. 113.
18. Там же. С. 112 - 113.
19. Там же. Часть II. М., 1991. С. 77.
20. Политические партии России: история и современность. М., 2000. С. 404.
21. Там же. Т. 36. С. 185.
22. Наше Отечество (Опыт политической истории). Часть I. М., 1991. С. 204.
23. Тезисы левых коммунистов о текущем моменте // Левые коммунисты в России. 1918 - 1930 гг. М., 2008. С. 157.
24. Там же. С. 157 - 158.
25. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 36. М., 1981. С. 254 - 258.
26. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 36. М., 1981. С. 185.
27. Гильфердинг Р. Финансовый капитал. М., 1924. С. 351.
28. Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 80.
29. Там же. С. 83.
30. Позднее, в начале 20-х годов ХХ в., своё несогласие с ленинским представлением о дряхлости новейшего капитализма Бухарин выразил ещё резче, совершенно недвусмысленно: "С точки зрения соотношения социальных сил государственный капитализм представляет из себя потенцированную (возведённую в степень) власть буржуазии, где господство капитала достигает своей высочайшей силы, поистине чудовищной величины" (Бухарин Н.И. Экономика переходного периода. М., 1920. С. 106.); "Государственный капитализм … есть доведённое до крайнего предела всемогущество буржуазии, когда производство сосредоточено в руках буржуазного государства" (Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1990. С. 247.).
31. Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 83.
32. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888 - 1938. М., 1988. С. 60.
33. Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 53.
34. Там же. С. 93.
35. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 27. М., 1980. С. 98.
36. Норберг Ю. В защиту глобального капитализма. М., 2007. С. 7.
37. Там же. С. 12.


ABOUT FORMATIONAL DEVELOPMENT
OF CAPITALIST SOCIETY

According to the author, three formational stages, corresponding to the liberal, state and global capitalism in the framework of capitalist development should be singled out.

Key words: K. Marx's theory of formations, the development of capitalist Society, liberal capitalism, state capitalism, global capitalism.



Реклама глобального капитализма:
мир блестящих перспектив

home